— Вот урод.
— Если подумать, я рада, что не отдала ее ему.
— Девственность — это, знаешь ли, не подарок.
— Я знаю, но он мог бы потом меня этим шантажировать.
— Только если бы ты сама ему позволила, — сказала я. — В детстве я терлась о подлокотник дивана в гостиной. Мама, когда заставала меня, шлепала, как собаку. Аты помнишь, когда впервые, ну... себя потрогала?
— Кажется, я делаю это неправильно.
— Невозможно делать это неправильно.
— Нет, я погуглила, и я точно делаю неправильно. К тому же я ненавижу свою вагину.
— А что ты гуглила? — спросила я.
— Как мастурбировать, — пробормотала Ксанта.
Я достала из сумки ноутбук.
— Что ты делаешь? — спрашивает она.
— Гуглю мастурбацию. Хочу узнать происхождение слова.
— Ботанка.
— А ты в детстве не увлекалась этимологией? — спросила я. — Она была моим любимым развлечением. Хм. Латынь, девятнадцатый век. Происхождение неизвестно. Ого. Знаешь, какие синонимы у слова «мастурбировать»? Работать над собой. Любить себя.
— Господи.
— Ну так что ты делаешь неправильно? — спросила я.
— Я не могу прикасаться к ней напрямую. У меня самые противные гениталии на свете.
— Ты слишком много о себе воображаешь. Гениталии у всех противные.
— Мои самые мерзкие, — сказала она.
— Откуда ты знаешь?
— У меня рукав волшебника.
— Чего?
— Посмотри в Гугле.
— Это что-то из «Гарри Поттера»? — спросила я.
— Нет, это не из «Гарри Поттера».
Искомое определение обнаружилось только в словаре жаргона.
— «Женские половые органы, раздолбанные и растянутые настолько, что им не видно конца». Не предложение, а недоразумение какое-то.
— Я знаю.
— Ох уж эти мужики, — фыркнула я. — Обвисшая пилотка? Серьезно?
— Ничего смешного. Складки как бы... болтаются. Ужасно стремно.
— И как же ты... исхитряешься?
— Через трусы. По-другому никак. Я не могу к ней прикоснуться. Некоторые выпрямляют себе зубы, но, если бы можно было изменить в себе что-то одно, я бы выбрала нормальные половые губы. Я бы хотела щель для монет.
— Кем ты себя возомнила, торговым автоматом?
— Я серьезно. Подумать страшно, что ее кто-то увидит.
То, что парень Ксанты до сих пор не видел ее голой, меня удивило и немного утешило.
— Обычно никто не присматривается, — заверила ее я.
— Я заметила, какая она уродливая, только после урока полового воспитания в средней школе. Ничего общего с рисунком. Мне захотелось обрезать торчащую губу покороче. Я даже стащила у папы хирургические ножницы и зажала лишнюю кожу между холодными лезвиями. В общем, я так и не решилась. Смелости не хватило.
— Господи, Ксанта. Знаешь, в некоторых культурах с девочками принято так поступать.