Миша.
— Иди, иди отсюда, — говорит тихо Миша и тяжело дышит. — Мы выступаем.
Он подталкивает Вильгельма.
И Вильгельм покорно выбегает за ворота. Он бежит к саням.
Теперь куда же? На площадь? Но его уже закружило по улицам.
— В Финляндский полк.
«Финляндский полк» выскочило случайно, потому что он вспомнил чью-то фразу: «В Финляндском полку у нас Розен и Цебриков».
У ворот полка его окликают. В санях сидит офицер. Он красен, возбужден, куда-то собирается и кричит другому, который стоит без шинели, в одном мундире:
— Enflammez! Enflammez![36]
Заметя Вильгельма, он окликает его. Это Цебриков.
— Подвезу вас, — говорит он, глядя блуждающими глазами. — Канальство, пути никакого, лошади падают.
— Как ваши финляндцы?
— Черт знает. — Цебриков хватает за застежки Вильгельма. — Да поймите же вы, что не так нужно действовать. Я ему говорю: вы просто выведите людей, разберите патроны. Он мне отвечает: не могу вести без ясного объяснения (слова у Цебрикова путаются). Садитесь, подвезу. Вы на площадь? — Он не дожидается ответа.
— Иван! — кричит он отчаянно солдату на козлах. — К Сенату! Гони, черт возьми!
Вильгельм смотрит с тревогой на Цебрикова.
— Просто сам тесак возьму и пойду резать, — говорит Цебриков несвязно. — Я не могу понять, как так можно.
У Вильгельма стучит сердце — он не туда попал — точно во сне — Боже, для чего он поехал к финляндцам? Все рассыпается, валится из рук. На площадь скорее, ведь так может весь день пройти!
У Синего моста Цебриков снимает свою шинель. Он бормочет:
— Возьмите шинель. Военная. Вам удобнее.
Вильгельм ничего не понимает.
— Мне жарко, — говорит Цебриков, бросая шинель на снег.
Вильгельм молча вылезает из саней и бежит.
С Цебриковым неладно.
На Синем мосту его окликают — Вася Каратыгин.
— Куда вы, Бог с вами! На площади бунт, ужас что делается.
«Ага, на площади бунт! То-то».
И Вильгельм кричит ему на ходу, улыбаясь бессмысленно и радостно:
— Знаю! Это наше дело!
На площади чернеет народ. На лесах Исаакиевской церкви каменщики и мастеровые отрывают для чего-то доски. У Сената, лицом к памятнику Петра, — густая, беспорядочная толпа московцев, их окружает народ. Вильгельм проходит между толпой и солдатами. У солдат спокойные лица, и он слышит, как один старый седой гвардеец говорит молодому, который прилаживает ружье к плечу:
— Ты ружье к ноге составь, будет время целиться.
Перед московцами расхаживают Якубович в черной повязке и Александр Бестужев, раскрасневшийся, подтянувшийся, как на параде. Якубович не смотрит на Вильгельма, на ходу рассеянно с ним здоровается, потом морщится, прикладывает руку к повязке: