— Николай Николаевич Похвиснев, — представил Вильгельму молодого человека Александр.
Похвиснев жал руку Кюхле с усердием.
— А что, Алексей Петрович нас может теперь принять? — спросил Александр.
— Вам всегда можно, Александр Сергеевич, — обязательно ответил Похвиснев, — дозвольте только справиться.
И он опять скрылся во внутренние комнаты.
— Кто это? — спросил вполголоса Вильгельм.
— Чиновник приближенный, — поморщился Александр, — пикуло-человекуло.
Через минуту Похвиснев попросил их к Ермолову. Ермолов сидел за столом. На столе лежали ведомости, исчерченная карта, приходо-расходная книга, а сбоку какой-то эскиз.
На стенах висели карты; бесконечное количество серых штрихов, сгущавшихся в темные круги; горы были пересечены голубыми и красными линиями.
Ермолов не был похож в эту минуту на тот портрет, который писал с него Доу. Мохнатые брови были приподняты, широкое лицо обмякло, а слоновьи глазки как будто чего-то выжидали и на всякий случай смеялись. Он сидел в тонком архалуке, распахнутом на голой груди; по груди вился у него курчавый седеющий волос. Он был похож немного на Крылова.
Завидя друзей, он встал и сразу оказался огромным. Он пожал добродушно руку Грибоедову, а Вильгельма обнял.
— Добро пожаловать, — сказал он глуховатым, но приятным голосом, — прошу покорно садиться.
— Как доехали, братец? — спросил он Вильгельма. — Здоровье как? — и с явным удовольствием посмотрел на него. — В Дариеле не испугались? Место ужасной наружности. Вот не угодно ли, рылся в старых бумагах и croquis[20] давний нашел — вот мое мастерство.
Рисунок Ермолова был верен, теней на нем почти не было, горы рисованы одними линиями.
— А я и не знал, что вы художник, Алексей Петрович, — сказал, улыбаясь, Грибоедов.
— Да вот поди ж ты, я и сам сначала не знал. — Он засмеялся. — Есть неожиданности в каждом человеке. Вот вы, поди, думаете, Вильгельм Карлович, что Жуковский поэт. И я это, положим, думаю, но уж, верно, не знаете, что Жуковский и бюллетени превосходно писал.
Вильгельм открыл рот:
— Какие бюллетени?
— Скобелевские, в двенадцатом году. Превосходные бюллетени. Писал, да по скромности скрывал. А тот и воспользовался незаслуженной славой. Ну-с, так как же насчет Греции? — лукаво спросил он Вильгельма, по-видимому, поддразнивая и продолжая давнишний разговор.
— Это мы все у вас, Алексей Петрович, должны бы спрашивать.
— Не угодно ли, — сказал шутливо Ермолов Грибоедову, — друг ваш меня соблазнить до Владикавказа пытался. Перебросьте, говорит, войска в Грецию, Алексей Петрович, — вся Россия с вами. Ну, отвечаю, братец, тогда меня самого перебросят. А ведь почти что и соблазнил, пожалуй, — засмеялся он вдруг открыто. — Еле отбоярился: что вы, говорю, братец, у меня на Кавказе хлопот много, где мне. Ведь вот с поэтами как.