Совсем увернуться я не успела, потому книга углом прошлась по моей скуле, больно оцарапав. Я схватилась за щеку и завопила:
– Ты что творишь?!
Татьяна ответила мне бесконечно спокойно:
– Проверяю гипотезу. Васи здесь больше нет. Отгадай, куда он отправился.
– А иначе проверить не могла?
– Могла, но не хотела. Это ж ты меня под смертный приговор подвела, потому не ной. Успеем еще поныть.
Я снова рухнула в кресло, признавая всю ее правоту:
– Я надеялась, что все будет иначе, Тань… Помню его взгляд, когда я в амулете ходила. Васе не нравилось то, какой я стала, не нравилась чернота во мне. Он укорял за это! Потому и была надежда… Но… А теперь что остается, кроме как ныть?
– Завещание писать, – предложила она. – Родителям позвонить, приятелям. Можно извиниться перед теми, кого когда-то обидела. Много не успеем, зато не окажемся в том же положении, что Вася.
– Как оптимистично! Мне нечего завещать, а людей я не обижала – по крайней мере, осознанно!
– Есть и другой путь, – Татьяна смотрела на меня пристально. – Брать сотовый и звонить дорогому, всеми уважаемому Григорию Алексеевичу. Признаваться, что мы одумались и отныне вечные слуги зла, если ему надо. Он к тебе, похоже, испытывает настоящую симпатию, потому хотя бы выслушает. Укокошим петуха или сделаем еще что-нибудь, что потребует для доказательства лояльности. Все лучше, чем самим укокошиться во цвете лет.
Я взвесила доводы и мотнула головой:
– Нет, у меня еще завещание не написано! Начну с него. Только вот учебники от тебя подальше уберу.
Я никогда раньше всерьез не задумывалась о бессмертии души, но происшествия, коим я была свидетелем, подтверждали, что по ту сторону черты имеется еще целый мир непознанного. И вдруг там на самом деле будет важно, с чистыми мыслями ты покинула этот свет или от трусости подписалась служить злу? Вон, Вася, при жизни нехороший человек, покоя себе найти не смог.
Мы так и сидели – я не писала завещания, а Татьяна не звонила родителям. Сидели, смотрели в темнеющую пустоту и придумывали про себя самые ужасающие варианты развития событий. Уже было слишком поздно, но время куда-то улетало мимо нас, незамечаемое.
– Люба, – Таня нарушила тишину приглушенным голосом, хотя я и от него вздрогнула. – Извини, если чем обидела.
– Да ничего, – великодушно и также тихо ответила я.
– Я тут подумала, что ты сейчас мой самый близкий человек. Потому извини.
– И ты меня, – ответила, потому что точно не знала, как на такое отвечать. – Кстати, а ты почему домой не собираешься?
– Боюсь, – Татьяна призналась честно. – А у тебя тут уютно. Романтика шалаша и апофеоз антитщеславия.