Татьяна охнула, а я пока не спешила с выводами. В конце концов, он вряд ли побежит рассказывать о наших планах прямо сейчас – и потому что никаких конкретных планов нет, и потому, что первый вариант ему должен видеться более выгодным. Но полетит и обо всем сообщит, если увидит, что мы обречены. Хитрожопый потенциальный предатель, если разобраться. Примерно эту точку зрения я и озвучила:
– Василий, а ты сам-то догадываешься, что при такой подстраховке тебе не зачтется даже спасение мира?
«Много ты понимаешь в адской канцелярии, уборщица», – был мне ответ.
Аргументированно, и не возразишь. В конце концов, даже Григорий Алексеевич признавал, что намерение не равно действию – может, если мы остановим апокалипсис, то будет без разницы, кто в самом процессе боялся, а кто заодно и вражеской стороне тапки приносил?
– Хорошо, – я окончательно успокоилась и настроилась на решительные меры. – И как нам это предотвратить? Мы можем его уничтожить?
«Вряд ли. Похоже, это бессмертная сущность».
– Ну, здорово, – Татьяна сокрушенно качала головой. – Я на предыдущем вопросе не успела вставить, что не хочу никого убивать. А теперь обидно, что не смогла бы, даже если бы захотела. Товарищи! У вас не возникает легкого чувства, что мы уже проиграли?
Отвечать ей начал Василий, потому я не перебивала:
«Где-то же он тысячу лет находился. Можно отправить его туда же».
– Как отправить? – заинтересовалась я.
«Тебе лучше знать. На этом месте я подмигиваю».
– Чего?
«А кто здесь главная любимица главной сволочи? Придумай что-нибудь, вся надежда на тебя».
Опять на меня. А у меня ни единой разумной мысли, кроме тех, которые еще сутки назад появились – постепенно собирать как можно больше информации. Василий, мягко говоря, ничуть ситуацию не улучшил. Разумеется, я не стала ругаться об этом вслух. Еще не хватало обидеть двустороннего шпиона некультурным отношением.
Спать мы все-таки улеглись, хотя вряд ли смогли до утра уснуть. Тяжелый груз, неподъемный. Но не такой, который можно скинуть и забыть. И на моей стороне притом призрачный гаденыш, который просто смотрит, кто окажется ближе к победе, и высокомерная стервозина, готовая продать любую идею за карьерный рост или чувство безопасности. И в организационном комитете я – обычная простушка с клиническим сдвигом на чистоте, однако обладающая огромным количеством отрицательных черт, которые не так уж сложно из меня вытащить. Если бы я наблюдала за этими ска́чками со стороны, то ни секунды бы не задумывалась, на какую лошадь ставить.
Зато к утру я придумала замечательную речь, которая хотя бы мысленно звучала внушительно: