– Я уж молчу о том, что вы сами признались в отношении к людям. Для вас они – букашки! Не вы ли сами заявляли, что большинство людей не стоят и пяти минут вашего времени?
– Заявлял. И не вижу связи. Букашки как раз для того и нужны, чтобы создавать фон или быть использованными по мере необходимости.
Вот после этой фразы сразу здорово припомнилось, почему я так запросто обрубила возможность наших отношений. Волна возмущения снова поднималась из живота к горлу:
– Об этом я и говорю! Вы в своем высокомерии даже Татьяну за пояс затыкаете, а такую еще попробуй заткни. У вас с ней характеры очень похожи – поразительное совпадение!
Он ел неспешно, больше поглядывал на меня с иронией. Снова, наверное, ждет момента, когда сможет переключить диалог со своих грешков на мои. Однако ответил без паузы:
– Любой секретарь похож на своего босса, как любая собака похожа на своего хозяина.
Кстати о собаках. Я косилась то в одну сторону, то в другую, но никаких признаков Васи обнаружить не могла. Пугливый какой питомец.
– Неправда, – я отреагировала на предыдущую реплику. – В Ирине Ивановне ничего от вас не было, как и во мне! И не надо говорить, что я не успела… особачиться. Татьяна тоже не так уж долго на вас работает, чтобы делаться вашей точной копией!
Мне от его взгляда не по себе становилось. Интересно, о чем думает? Не о том же, что я сюда с обыском заявилась, а не болтать?
– Возможно, Татьяна просто больше была к этому готова? – предположил он. – Но что насчет тебя, Любовь? Ты к чему готова? Какие прегрешения в тебе так и рвутся наружу?
Я оторопела. Слишком прямолинейно – он как будто озвучил именно то, что нас так сильно беспокоило. Признал за собой вину в этом процессе, поставил свою подпись на показаниях. И на такой вопрос не отшутишься, не притворишься, что слышишь очередную философскую лабуду: мое секундное изумление уже показало, насколько серьезно я восприняла.
И что ответить, когда в двух словах не опишешь? А не является ли мое больное любопытство, вот это самое мое присутствие здесь, тоже следствием «рвущихся прегрешений»? Отчего-то раньше я так на это не смотрела… И что бы сейчас ни выдала в ответ – окажусь уже в роли обвиняемой.
Выбрала переспрашивать – пусть он оправдывается. Для того наклонилась к нему ближе, хотя размеры стола не позволяли выражать мнение угрожающим шепотом:
– Не совсем поняла, на что вы намекаете, Григорий Алексеевич. Вы хотите сказать, что от вашего присутствия в человеке развиваются какие-то неприятные черты характера?
– Что ты, уборщица, это последнее, в чем я стал бы признаваться, – шеф и не думал напрягаться от моего взгляда. – А неприятные черты характера в людях есть всегда. Интересно, кого вы обвиняли, пока я отсутствовал? В смысле, когда я еще не родился, конечно.