Долгий путь вниз (Рейнольдс) - страница 18

вздохнул.
Я знаю,
знаю,
знаю.
И в его голосе
любовь
и грусть.
Я ответил,
хватая воздух ртом
и задыхаясь:
Я не знаю,
не знаю,
не знаю,
что делать.
Я вытер лицо
тыльной стороной ладони,
проведя костяшками пальцев по глазам,
чтобы задавить слезы,
прежде чем они брызнут.
Не реветь.
Ни перед папой.
Ни перед Дэни.
Ни перед кем
из этих людей.
Вообще ни перед кем.
И никогда.
И что ты делать думаешь? –
спросил он.
Следовать Правилам,
ответил я,
как отвечал
всем остальным.
Так же, как и ты.
Отец взглянул на дядю Марка,
когда тот
спросил меня, слыхал ли я когда-нибудь
историю отца.
Конечно же,
ответил я.
Его убили
у телефона-автомата.
Мука пробежала
по лицу отца.
Он открыл рот,
чтобы что-то сказать,
но тут
он передумал,
затем
опять
раздумал он.
Это не та история,
о которой мы говорим,
что ты знаешь –
это как меня убили,
объяснил отец.
Но ты не знаешь,
просто не знаешь…
09:08:35
Когда убили Марка,
я просто рухнул. Помешался.
И никогда не стал я прежним.
Словно осколки моего же сердца
резали меня изнутри,
прямо как мама тебе рассказывала.
Вы с Шоном были маленькими,
и я не мог вот так приходить домой,
быть отцом и мужем,
когда я никогда уже не мог
быть братом.
После того, когда все произошло.
И как все то произошло.
Но я не плакал. И не ныл.
Я точно знал, кто убил Марка,
и был уверен, что его достану.
Правила.
Им научил меня
Марк.
А его им научил
наш отец.
В тот вечер
я прошел два квартала туда,
где тусовался Марк,
где это все случилось.
Я ждал и ждал,
пока, наконец, из здания
вышел чувак,
прошел к себе на угол,
угол Марка,
сунул пакетик
в лапу покупателю.
Мелькнули денежки, и тут
я понял, что это тот самый,
кто застрелил моего брата
прямо на улице.
Я двинулся.
Накинул капюшон.
Ствол вынул из-за пояса,
и, когда он меня заметил,
я уже целился.
БАХ! БАХ! БАХ!
На третьем выстреле
он рухнул,
но я ему еще один добавил,
потому что рассвирепел.
Дико рассвирепел.
Как будто что-то
в меня вселилось.
И это что-то,
что, по словам отца,
в него вселилось,
наверное, было то,
что мама называла
ночью.
Отец сказал,
что принялся бежать
так быстро,
что его кроссовки
едва касались
мостовой бетонной.
Он говорил, что двинулся
путем окольным,
что ствол он превратил в «тсс-тсс»,
а «ба-бах» превратил в «тшш-тшш».
Когда я вернулся домой,
то полез под горячий душ,
такой горячий,
что кожа горела
и слезала с тела,
сказал он.
Не мог поцеловать вашу маму,
не мог поцеловать вас, ребята,
перед сном.
Просто лежал голышом
в ванне с пеной,
и холодная эмаль
не давала мне спать
и берегла от кошмаров.
Но ты сделал то, что должен был сделать,
сказал я,
услышав, как отец
признался в том,
что уже и раньше
знал.
Правила
есть правила.
Дядя марк и отец поглядели на меня