к стене
рядом с Дэни и думал,
глядя на отца, который
был мне вовсе не отец.
По крайней мере, не таким, как я его себе представлял.
Человеком, двигавшимся точно,
терпеливо и четко,
а не каким-то тюхой,
который взбрыкивает
и шарахается
туда-сюда.
Черт, всю жизнь я прожил,
печалясь о мазиле.
Вот уж точняк – облом.
А он стоял у
другой стены лифта,
таращась на меня,
сам не зная,
что и думать.
Может, о том, что я именно такой, как он меня
представлял.
Может, это его и обламывало.
Я все время видел, как дети
на игровой площадке
делают с отцами вот что.
Они встают на ступни к отцу,
папы держат детей за руки
и шагают на негнущихся ногах,
прямо как зомби.
Детям нужно верить отцам,
чтобы те их вели,
потому что отцы
видят, что стоит на пути,
но дети,
прижавшись к отцам,
как слепые,
Тут отец сделал первый шаг.
Шаг вперед.
Я – следующий шаг.
А он – еще один.
Мы встретились посередине.
бросились друг к другу.
На это раз объятие смешало
в себе «я так скучал»,
и «кто ты»,
и «у меня башка винтом»,
и «я ломаюсь»,
и «я не знаю, что
мне делать, черт возьми,
куда мне, черт возьми, податься».
Рука отца
обняла меня за спину,
а я изо всех сил
пытался уткнуться
ему в плечо,
чтобы утонуть в этом новом
и странно знакомом чувстве –
И вот тут-то это случилось.
Тут я сорвался.