Частные лица. Биографии поэтов, рассказанные ими самими. Часть вторая (Горалик) - страница 300


ГОРАЛИК. А что происходило с вашими собственными текстами в конце 1990-х?


ВЕДЕНЯПИН. Мне кажется, что мои, как вы говорите, «тексты» прошли четыре этапа. Ну или, может быть, четвертый этап еще длится, я не знаю. Сказал это и невольно вспомнил большую ретроспективную выставку на Крымском Валу одного пожилого художника. Он тогда был еще жив и сам присутствовал на выставке. В залах стояли таблички, на которых было написано «Такой-то (не помню какой и не хочу врать) период Мастера» – слово «Мастер» с большой буквы – «Такой-то период Мастера»… Н-да… Вот и у меня были периоды. Первый начинается в 1981–1982 году, когда были написаны два-три-четыре стихотворения-инвалида, но, так сказать, живых инвалида. Конечно, стихи 1987-го или тем более 1992 года совершеннее стихов начала 1980-х, но все равно они относятся к первому периоду. Второй период несомненно открывается стихотворением «Одуванчик». Это 1994 год. В этом стихотворении появляется какое-то дополнительное качество. Этот второй этап длился примерно до 2001 года, когда начинается совсем другая жизнь. Кстати сказать, по ощущению многих (не только Ахматовой, об этом прямо написавшей) ХХ век начинается с Первой мировой войны, то есть в 1914 году. Так вот мне кажется, что XXI век совершенно совпал с календарным.


ГОРАЛИК. Часто говорят, что был длинный XIX и короткий XX, что XX закончился в 1990-м.


ВЕДЕНЯПИН. Мне кажется, что 1990-е, несмотря ни на что – это все-таки ХХ век, пусть уже и не вполне похожий на самого себя. А с приходом нового тысячелетия что-то и впрямь обрывается. Другое дело, что во многих отношениях «старое кончилось, новое не началось», но во всяком случае старое точно кончилось. И мне кажется, что кончилось как раз в конце 1990-х. Итак – возвращаясь к вашему вопросу – в конце 1990-х заканчивается второй период «творчества Мастера». Мастер осознает, что «страшное» не может не быть непосредственным стиховым материалом. Что так называемый свет здесь, на земле, – часто тьма.


ГОРАЛИК. А есть память о том, каким виделось, что будет в ближайшее время? Каким виделось будущее из прошлого?


ВЕДЕНЯПИН. Будущее виделось сквозь туман надежд. Тут показательна одна история: в конце 1990-х я всерьез думал о возможности сделать особые программы для цирка, в которых были бы вместе стихи и, например, жонглирование или акробатические номера. Одно время в цирке на Цветном бульваре худруком был очень талантливый человек, который понял, что именно потому что в цирк ходят все (это, наверное, самое «демократичное» место), там надо делать тонкие вещи. Несколько таких нетипичных поставленных им цирковых номеров я видел – это было замечательно. Не знаю, как вам, Линор, но мне кажется, что одна из главных причин сегодняшних бед и разнообразных неустройств заключается в диком недоверии людей друг к другу, отсутствии нормальных возможностей быть рядом. Что сегодня делать на фоне всех этих дикостей и ужасов, совсем не понятно, как (да и можно ли в принципе) создать такую общую площадку, но тогда, в конце 1990-х, это казалось возможным. Правда, ничего не получилось, этого худрука выжили из цирка, а ельцинское время сменилось путинским со всеми вытекающими последствиями. Но не будем унывать. «Лет через двести-триста…» Ну а что касается моего «личного» будущего, я в конце 1990-х понимал, что нужно многое менять. Рисковать. Совершать шаги, в том числе необратимые. Тем более что все серьезные шаги необратимые. Ну и конечно, надеялся, что что-то еще напишется. Ведь у меня к тому времени была всего одна книжка, состоявшая на три четверти из стихов, которые, как я чувствовал, оставались на перроне, а поезд – ту-тум-ту-тум – набирал ход. Ну и поскольку уже были написаны стихи, отличавшиеся от стихов, как мы условились их обозначать, «первого периода», мне хотелось выпустить новую книжку, которая в большей степени соответствовала бы мне тогдашнему. Ни про какие премии я, разумеется, тогда не думал. Когда мне, кстати сказать, дали впоследствии несколько премий, это было приятно, во-первых, потому что это какое-никакое свидетельство признания, ну а во-вторых, просто деньги, всегда, мягко говоря, не лишние.