Умение переплавлять уже готовое, доставшееся от традиции, в собственное, неподражательное и неподражаемое, придет к Расину позднее, с опытом работы и опытом жизни. Пока же, в первой поставленной на сцене и напечатанной пьесе, такого слияния толком не получилось. Свое, особенное видение мира заявлено здесь уже вполне отчетливо. Но оно скорее звучит в речах, пространных монологах и сжатых сентенциях, а не определяет сам строй пьесы, движение действия, склад стиха. Это все еще заемное, принятое на веру в наивном убеждении, что мастерство – просто искусное владение известными приемами, и ничего больше.
И чуда не произошло. Расин не проснулся знаменитым на следующий день после премьеры. На «Фиваиду» не появилось ни одного публичного отзыва, ни хвалебного, ни даже разносного, – в тогдашнем Париже, городе-театромане, такое с новой пьесой случалось нечасто. И самое неопровержимое свидетельство успеха или неудачи: сборы. По счастью, один из актеров мольеровской труппы, Шарль де Лагранж, завел нечто вроде делового дневника – «Реестр», куда он аккуратно, каждый день, заносил расходы и доходы театра, его репертуар, «визиты», знаки королевской милости, браки, рождения и смерти в актерской семье и прочие мелкие и крупные события в жизни Пале-Рояля. Бесценный этот документ до нас дошел. Из него мы знаем, что премьера «Фиваиды» собрала 370 ливров. А прочный, хотя и не триумфальный, успех выражался суммой в тысячу-полторы ливров. Между тем, за билеты на премьеру назначали обычно двойную цену. Действительно, от представления к представлению сборы от «Фиваиды» только падали, и четвертый спектакль дал всего 130 ливров. Это уже полный провал.
Тем не менее Мольер не торопился снять с афиши незадавшуюся пьесу. Наоборот, «Фиваида» оставалась в его репертуаре во время летних «визитов». Он возобновил ее на сцене Пале-Рояля по возвращении в Париж в августе и ставил время от времени весь следующий, 1665, год. Чтобы не играть перед вовсе уж пустым залом, он прибег к испытанному средству: пускал в один вечер с «Фиваидой» какой-нибудь незамысловатый, но неизменно завлекательный для зрителей фарс: «Летающего доктора» или «Мнимого рогоносца». А молодому автору, кроме причитающихся ему двух паев от каждого спектакля, сделал подарок, очевидно, какую-то драгоценную безделушку, – во всяком случае, в «Реестре» Лагранжа записаны расходы «на ювелира для господина Расина» (вот о каком подарке говорил Гримаре!). Так поступала обычно труппа с тем драматургом, которому была особенно признательна и которого желала бы и впредь видеть среди своих авторов. Мольер так обошелся с неопытным юнцом, чья первая пьеса, очевидно, принесла ему больше хлопот и трат, чем шума аплодисментов и звона монет.