Мольер во враги был зачислен безоговорочно. В отличие от «Тартюфа», которого запретили сразу и открыто, «Дон Жуан» появился на сцене Пале-Рояля 15 февраля 1665 года. Успех он имел огромный, одно из представлений собрало 2390 ливров; тем не менее через месяц «Дон Жуан» с афиши исчез, и надолго – до середины XIX века. Какие тут шли тайные интриги, нам неизвестно. Но сохранилась одна прелюбопытная брошюра. Она появилась два месяца спустя после премьеры и озаглавлена «Замечания на комедию Мольера под названием «Каменный гость». Книжечка подписана псевдонимом: сьер де Рошмон. За ним скрывается, по всей вероятности, Жан Барбье д’Окур, писатель из лагеря янсенистов.
Барбье д’Окур во всем том, что можно было бы в «Дон Жуане» расценить как подлинное благочестие, не увидел ничего, кроме хитрого притворства, прикрывающего самое злостное безбожие, двусмысленности, только подчеркивающей святотатство, и проповеди Вольнодумства, неизбежно ведущего к безнравственности. «Мольер сам – истый Тартюф и настоящий лицемер… Он схож с теми комедиантами, о которых Сенека рассказывает, что они портили нравы, намереваясь якобы их улучшить, и, утверждая, что желают искоренить порок, глубже насаждали его в сердцах… Если цель комедии – исправлять людей, развлекая их, то замысел Мольера – губить их, потешая… Мольер, наряженный Сганарелем… издевается над Богом и чертом, играет с небом и адом, дышит жаром и холодом, смешивает порок и добродетель, верит и не верит, плачет и смеется, порицает и одобряет, он блюститель веры и безбожник, ханжа и вольнодумец, человек и дьявол вместе: дьявол во плоти, как он сам о себе говорит». Ирония тут в том, что янсенизм, целью своей ставивший возврат к чистой, презиравшей сделки с миром вере ранних христиан, сам был порождением и свидетельством своего рационального, секуляризующего века, – «разумной», даже по самоощущению, религией, с упором на моральную сторону дела, со сложной системой аргументов, построенной по требованиям самого взыскательного рассудка. И если янсенизм тоже судить по результатам, то доля его вины (или заслуги) в «морализации» религии окажется не столь уж малой.
Но по результатам, как водится, судят других, себя же – по намерениям… Янсенист Барбье д’Окур, несомненно, более образован, чем тот парижский кюре, что требовал сжечь Мольера живьем за «Тартюфа», и слог у него более изысканный. Но по сути и даже по тону книжник-янсенист и фанатик-кюре разнятся мало. Оба предают богоотступника анафеме, не желая принимать во внимание никаких смягчающих оттенков, не внемля никаким доводам самооправдания. Война объявлена не на жизнь, а на смерть.