«Все пьесы господина Корнеля, без сомнения самого благопристойного из театральных поэтов, суть лишь живейшие изображения гордости, честолюбия, ревности, отмщения и прежде всего той римской добродетели, которая есть не что иное как неистовая любовь к самому себе… Театр почти всегда представляет порочные страсти, и это верно до такой степени, что большинство христианских добродетелей не может появиться на сцене. Молчание, терпеливость, воздержность, послушание, бедность, покаяние – не те добродетели, изображением которых можно развлечь зрителей, в особенности же никогда не говорят со сцены смирение и прощение обид… Вот почему те, кто пожелали привести на подмостки святых, принуждены были наделить их гордыней и вложить им в уста речи, более подходящие для героев древнего Рима, чем для святых и мучеников. И к благочестию этих театральных святых непременно должно быть подмешано немного галантности».
И Николь цитирует несколько мест из корнелевской пьесы, озаглавленной «Теодора, дева-мученица. Христианская трагедия». Вот Теодора объясняет своей наперснице, почему одного из своих многочисленных воздыхателей, Дидима, она гонит от себя особенно безжалостно: ведь если бы ее душа уступила ее чувствам и
Всецело предалась она тем впечатленьям,
Которые страстям всегда дают рожденье,
– Дидим бы уже давно получил желаемое.
А вот Теодора, антиохийская царевна, отвечает своей гонительнице, супруге римского наместника в Антиохии, требующей отказаться от надежд на брак с ее пасынком Плакидием, также влюбленным в Теодору, и объявляет ей:
Судьбе наперекор я сан свой сохраняю,
Тщеславья я бегу, но слабость презираю.
Если таковы целомудрие и смирение корнелевской святой, что говорить о его светских героях – к примеру, о Сиде, убивающем человека на дуэли ради призрака суетной «чести» и даже не раскаивающемся в таком поступке, или его отце, посылающем сына на поединок со словами «Убей или умри».
И, наконец, Николь отвечает на довод поклонников театра, который приводил и Расин: «Надо же когда-то и развлечься!», разбирая не только его логическую состоятельность, но и социальное психологические последствия.
«Заповедь христианской религии гласит, что христианин, отказавшийся от мира, от его роскоши и его наслаждений, не может искать удовольствия ради удовольствия и развлечения ради развлечения. Дабы он мог предаваться им без греха, нужно, чтобы они ему были в чем-то необходимы… А так как единственная польза развлечений состоит в том, чтобы подкреплять умственные и телесные силы, когда они истощены трудами, то ясно, что развлекаться позволено в той же мере, в какой позволено насыщаться пищей.