Что дальше Николь говорит об образе жизни актеров, представить себе нетрудно, тем более что эти упреки звучат вплоть до наших дней. Но он воздерживается от того довода, что женщины на сцене появляются в непристойном виде, делают непристойные жесты и произносят непристойные слова, потому что предвидит возможные возражения: нужно разделять воображение и реальность, изображать кокетку или сводню вовсе не означает быть ими в жизни. Николь готов с этим возражением согласиться. Пусть так, но вот то, чего никак нельзя отделить от актерской души: «Это ремесло, в котором мужчины и женщины представляют разные страсти: ненависть, гнев, честолюбие, месть и прежде всего – любовь. Актеры должны выражать их так естественно и живо, как только в их силах; и они не сумели бы этого делать, если бы каким-то образом не возбуждали эти страсти в самих себе, не вбирали бы их себе в душу для того, чтобы выразить их наружно словами и телодвижениями… Итак, театр по самой природе своей есть школа порока и упражнение в пороке, поскольку непременно обязывает возбуждать в себе порочные страсти.
Бесполезно утверждать в оправдание пьес и романов, что в них изображают лишь страсти дозволенные, вершащиеся браком; ибо если брак и употребляет вожделение во благо, вожделение само по себе всегда дурно и развратно, и разжигать его не позволено ни в самих себе, ни в других.
Бог, по сути, не требует от людей ничего, кроме любви; но ее он требует всю целиком и дележа не допускает. И будучи их верховным благом, Он не желает, чтобы они искали упокоения в каком-либо тварном создании, ибо ни одно создание не может быть для них целью… Вот почему, сколь бы достойной и почтенной ни представлялась любовь к смертному созданию, она всегда греховна и запретна, если не рождается от любви к Богу… Множество женщин полагают себя невинными, потому что и вправду испытывают некое отвращение к грубым грехам; но они все равно остаются преступными перед Господом, ибо радуются тому, что занимают в сердцах мужчин место, подобающее одному лишь Богу».
Личные упреки от Николя получает только один драматург – великий Корнель (рикошетом, правда, достается и его брату Тома). Это естественно: Корнель не просто самая крупная фигура парижского театра. Его трагедии наполнены самыми прекрасными чувствами и благородными поступками, его персонажи изъясняются самым возвышенным, очищенным от всякой грубости и двусмысленности языком. И главное – среди его героев есть даже святые и мученики; этот аргумент неизменно выдвигали защитники театра. Следовательно, если Николю удастся доказать, что и корнелевские, то есть самые высоконравственные и благочестивые, а одновременно и самые значительные, сочинения противны христианской морали, все остальные театральные авторы подпадают под осуждение сами собой.