Жан Расин и другие (Гинзбург) - страница 284

Ужель! О, стыд! О, горе!
О, род, погрязнувший в злосчастье и позоре!

И даже признается, что из-за этого «жизни собственной прервать хотела нить». Но тут же начинает искать выход из тупика, да и само чувство ее воспитанницы не кажется ей больше чудовищным с той минуты, когда приходит весть о гибели Тесея. Ну, любит молодая вдова красивого юношу: дело житейское. А коль скоро жизнь продолжается, с долгом жить возвращаются и все жизненные заботы, в первую очередь важнейшие из них – материнские; а там наступает черед и интригам в борьбе за власть:

Твой сын! Ты утвердить должна его права!
Он – раб, коль ты мертва, он – царь, коль ты жива…
Живи! И прочь гони былые угрызенья;
Ведь страсть твоя теперь – лишь страсть, не преступленье.
Смерть мужа твоего ту разорвала связь,
Из-за которой ты, себя самой стыдясь,
Хотела умереть. Разрушена преграда,
Тебе с царевичем встреч избегать не надо.
Боясь твоей вражды, быть может, госпожа,
Он стал бы в эти дни главою мятежа.
Ты разуверь его и путь закрой к измене.
Пусть он останется властителем в Трезене,
Но ведомо ему, что лишь твой старший сын
По праву может стать властителем Афин.
От общих недругов оплот мы с ним построим…

Конечно, такие речи не содержат в себе ничего возвышенного – но ведь и ничего злодейского тоже, одним словом, ничего особенно примечательного, выбивающегося из общего ряда. Мораль Эноны – обывательская, расхожая мораль: все не без греха (даже боги!), человек слаб, так уж заведено на свете, а против судьбы не пойдешь:

Царица, ложный страх ты от себя отбрось.
Все ошибаются, так в мире повелось.
Напрасно на себя ты призываешь кары.
Ты любишь. Что ж, судьба! Любви всевластны чары.
Иль не слыхала ты о волшебстве любви?
Ты разве первая? Бессмертных не гневи.
Судили, видимо, так силы всеблагие:
Мы – люди, свойственны нам слабости людские.
Зачем под тяжестью любовного ярма
Так убиваешься? Ведь знаешь ты сама,
Что боги, за грехи суля нам наказанье,
Шли, как и мы, порой на прелюбодеянье.

Это уже и впрямь посерьезнее: оправдание греха. В полном соответствии с суждениями анонимного критика «Федры», оправдание это исходит из самих основ языческого ощущения мира, в котором боги, выступая нередко стражами и гарантами морали для людей, сами не являются ее верховными носителями. Людям предписано не вырываться помыслами и поступками за пределы круга, очерченного для них природой и олимпийцами; зато, находясь внутри него, они могут сложить с себя ответственность за свои пороки и слабости, ссылаясь на волю всесильных богов.

Сама Энона, впрочем, тоже не умеет придерживаться мудрого чувства меры, ибо ее любовь к Федре – настоящая необоримая страсть, выходящая за все пределы разумного и дозволенного. И платится она не столько за свою преступную клевету на Ипполита, сколько за эту свою безмерную любовь: в отвращении к ее низменным хитростям, Федра