Свою «Федру» Прадон отнес в театр Генего – единственный теперь конкурент Бургундского отеля. Правда, до сих пор этот театр в прямое соперничество с Бургундским отелем не вступал, поскольку он старался привлечь публику спектаклями, требовавшими много музыки, пышных декораций и сложной машинерии – чем-то средним между драмой и оперой. Теперь же труппе предлагали соревнование непосредственное, в том жанре, в котором Бургундский отель был сильнее всего, и к тому же с автором, обладавшим не только высоким престижем в глазах публики, но и могущественной поддержкой двора и самого короля. Труппа колебалась, и две ее ведущие актрисы – Арманда Мольер и Катрина Дебри, тоже из мольеровской труппы, – одна за другой отказались играть заглавную роль в пьесе Прадона. Сам Прадон этот отказ объяснял происками Расина и его присных. В предисловии к своей пьесе он так говорил о случившемся: «По прибытии в Париж второго "Ипполита"[80] вся Республика Ученых пришла в волнение; иные поэты сочли эту затею неслыханной дерзостью и оскорблением величества в поэтическом государстве… Но порядочные люди громко аплодировали этому замыслу; они говорили во всеуслышание, что Еврипид, бывший источником этого сочинения, никогда бы не стал заводить тяжбу с Сенекой за то, что тот обратился к его сюжету… Итак, я признаюсь открыто, что столкнулся с господином Расином не по воле случая, а по собственному свободному выбору… Те древние греки, чей стиль был столь возвышен и кто должны служить нам образцами, ни за что не стали бы в Афинах препятствовать лучшим актрисам труппы сыграть главную роль, как то сделали наши Новые в Париже, в театре Генего…»
Появившееся несколько позднее анонимное «Рассуждение по поводу трагедий о Федре и Ипполите» рассказывает об этих событиях несколько иначе: «Оставляя в стороне причины, по которым сей новый автор [Прадон], не принятый при Дворе, поддерживаемый весьма немногочисленными друзьями и известный публике лишь по успеху одной пьесы и провалу другой, предпринял нападение на признанную знаменитость, поэта, снискавшего благорасположение могущественных особ, восхищение публики и одобрение знатоков; не берясь решать, мог ли слишком громкий успех «Пирама и Тисбы» умалить правильные красоты «Фиваиды», возвышенность «Александра», величие «Андромахи», гордость «Британика», силу «Митридата» и очарование «Ифигении»; повторяю, не смея разбирать и судить, обязана ли вспыльчивая надменность «Тамерлана» своим внезапным падением недостойным проискам господина Расина или же изъянам собственного поведения, – несомненно, что господин Прадон, из справедливого ли негодования или без разумной причины, принялся за «Федру и Ипполита», зная, что в это же время господин Расин трудился над своей трагедией… Не могу вам также сказать, верно ли, что господин Расин обладал дерзостью и властью, достаточными для того, чтобы лишить господина Прадона главных сил его труппы; я склонен скорее полагать, как уверял нас кое-кто, что страх не преуспеть в соперничестве с неподражаемой актрисой Шанмеле заставил отказаться от заглавной роли в пьесе ту особу, которая без сомнения с ней бы хорошо справилась, а другая из самолюбия не пожелала принять то, что первая отвергла из слишком робкой осмотрительности…»