Жан Расин и другие (Гинзбург) - страница 311

Так лица, непосредственно замешанные в этой истории, сочли себя удовлетворенными; герцог де Невер два года спустя в одном из своих стихотворных посланий даже отозвался довольно лестно о своих недавних врагах. (Чем вызвал яростное негодование щекотливого Бюсси: герцог, писал он, – «педант со шпагой, которому не нашлось бы извинении, будь он даже педантом в мантии; но самая большая его глупость… – это похвалы Расину и Депрео, оскорбившим его возмутительным сонетом. Они утверждали всего-навсего, что он ни солдат, ни христианин, и что он спал со своей сестрой герцогиней Мазарини. В своем послании он не снимает с себя обвинений ни в трусости, ни в кровосмесительстве; что же до христианских чувств, то им нельзя найти более полного проявления; что может быть ближе к христианству, чем похвалы своим обидчикам?» У Бюсси, правда, к тому времени были свои причины ненавидеть Расина и Буало).

Успех же Прадона оказался недолговечным; в апреле сведущий современник-литератор писал со всей определенностью: «Критика решительно высказывается против Прадона». Театральные сборы свидетельствуют, что публика придерживалась того же мнения. Все быстро стало на свои места, знатоки и простые зрители дружно повторяли, что «Расин – всегда Расин». Тем не менее, сам Расин переживал этот новый взрыв вражды и зависти мучительно. Как утверждал Луи Расин, он был «более чувствителен к несправедливой критике, которой подвергались его сочинения, чем к похвалам, которыми его за них осыпали». Буало обратился к другу с посланием – в поддержку и увещевание ему. В нем два основных совета. Первый вполне в духе Буало: обратить брань недоброжелателей на пользу своему дарованию, еще тщательнее и совершеннее оттачивая свое перо:

Трагический поэт, Расин, Софоклу равный,
Единственный, кто нас утешить может в том,
Что старится Корнель и пламя гаснет в нем, —
Зачем дивишься ты, когда завистник бледный,
Исполнен ярости, бессонной и зловредной,
Тебя преследует жестокой клеветой?
Господен промысел, премудрый и святой,
О пользе смертного печется неуклонно;
На ложе почестей талант клонится сонно,
Но от ленивых грез врагами пробужден,
К вершинам мастерства идет бесстрашно он,
Мужая с каждым днем наперекор обидам.
Был Цинна некогда рожден гонимым Сидом,
И, может быть, твой Бурр лишь потому хорош,
Что в Пирра критика вонзала острый нож.
Я, правда, получил лишь скромное признанье
И не привлек к себе завистников вниманье,
Но я в суждениях так прям и так суров,
Что смог приобрести полезнейших врагов:
Они мне помогли своей хулой надменной
Отшлифовать мой дар, убогий и смиренный.