В первое время Людовик не слишком жаловал наставницу своих детей. Ей было уже под сорок, держалась она скромно и даже строго, образ жизни вела самый набожный и добродетельный; все это в начале семидесятых годов еще не могло привлекать короля. Но постепенно он проникался доверием к этой женщине, составлявшей такой разительный контраст с капризной, властной, себялюбивой и, главное, грешной маркизой де Монтеспан. Уже в 1673 году король увеличивает содержание госпоже Скаррон, а через год жалует ей крупную сумму, на которую покупается поместье Ментенон, близ Версаля. Поместье это не давало права на титул, но король вскоре прилюдно обратился к вдове Скаррон, назвав ее «госпожой маркизой де Монтенон». Этого, разумеется, было достаточно, чтобы впредь так ее и именовали.
Положение новоиспеченной маркизы быстро укреплялось. Воспитательница побочных детей короля сумела даже завоевать дружбу королевы. Мария-Терезия вела грустную жизнь в своих версальских покоях. Дети ее умирали один за другим. Людовика она всегда любила самой преданной и самоотверженной любовью. Все его скандальные любовные приключения не исторгли из ее уст ни единого слова упрека. Но страдала она от них смертельно. А королевские фаворитки отнюдь не все были так кротки и смиренны, как Луиза де Лавальер; госпожа де Монтеспан не упускала случая подчеркнуть свою власть над королем – и, следовательно, унизить королеву. Но главное – испанка Мария-Терезия была набожна истово, страстно; поведение обожаемого супруга грозило погибелью его душе, и это мучило Марию-Терезию едва ли не больше всего прочего. По-французски она так толком и не выучилась, обычаи французского двора ей были чужды, друзей среди придворных у нее не было. В маркизе де Ментенон она увидела не только приятную собеседницу, скрашивавшую ее унылые дни, но и союзницу в заботе о спасении короля. Никакие сплетни и интриги, усиливавшиеся по мере того, как все важнее становилась роль маркизы в королевском семействе, не могли поколебать расположения Марии-Терезии. Она даже подарила новой подруге свой портрет, усыпанный брильянтами, – знак редкой милости.
Между тем и Людовик все больше тяготился и своим образом жизни, и госпожой де Монтеспан. Боссюэ, Бурдалу, духовники короля не упускали ни малейшей возможности напомнить ему о всех опасностях, подстерегающих грешного государя и на земле, и в мире ином. Маркиза де Ментенон их поддерживала, как умела, иной раз с немалой смелостью. Ее племянница и воспитанница, оставившая мемуары о своей незабвенной тетушке, графиня де Келюс, рассказывает: «Однажды во время смотра роты мушкетеров она сказала королю: "Сир, как бы вы поступили, если бы вам сказали, что один из этих молодых людей открыто живет с женой другого, как со своей собственной!?"». Очевидно, для такого дерзкого выпада требуется не только мужество, но и уверенность в своем влиянии. Действительно, король все больше времени проводил с госпожой де Ментенон. Обычно он отправлялся в ее покои после обеда, нередко вызывал туда кого-нибудь из министров и обсуждал с ними государственные дела. Госпожа де Ментенон в это время занималась рукоделием, не вмешиваясь в беседу, и свое мнение высказывала лишь тогда, когда король прямо ее об этом просил. Но ей и не было нужды вмешиваться: она заранее обговаривала с министрами все, что те собирались докладывать королю, да и сами министры назначались по ее желанию.