Может быть, лучший путь пояснее представить себе истинную меру искренности Расина в его религиозном обращении, да и его подлинное положение при дворе – это приглядеться к его отношениям с янсенистами. Начать с того, что связи с Пор-Роялем, действительные или мнимые, могли принести не одну только выгоду в обществе, как рисуется Шпангейму. Скорее они давали ту двусмысленную известность – уважение в глазах независимо мыслящей интеллектуальной элиты и подозрительность для властей, – какой обычно пользуются нонконформисты и им сочувствующие. Для Пор-Рояля время передышки и относительного спокойствия, которые принес с собой Церковный мир, уже к концу семидесятых годов оставалось позади. В 1679 году умерла герцогиня де Лонгвиль, сестра Великого Конде, самая влиятельная защитница Пор-Рояля. И сразу же возобновились преследования этой общины. Замечательно, что на сей раз инициатива преследований шла не от архиепископа Парижского и не от папы, но от короля, и причины их были не богословские и не церковные, а политические и государственные. Франсуа де Арле де Шанвалон, архиепископ Парижский, относился к янсенистам скверно, но он был человеком светским, циничным, менее всего религиозным фанатиком, напротив, даже скандально известным своими любовными приключениями; он заботился о собственном мирском положении гораздо больше, чем о чистоте веры, и будь сохранение Церковного мира угодно королю, он никогда бы его не нарушил. А папа Иннокентий XI скорее даже благоволил к янсенистам, склонялся на их сторону в борьбе с иезуитами, но у Святого Престола были крайне натянутые отношения с французским королем; вступиться за Пор-Рояль он был почти бессилен, и его сочувствие могло лишь повредить гонимым.
Людовика же раздражало, что Пор-Рояль оставался духовным центром для большого количества людей, и людей приметных и значительных – происхождением ли, талантом или добродетелями. И хотя ни один самый озлобленный недоброжелатель не мог бы привести доказательства какой-то политической неблагонадежности «друзей Пор-Рояля», Людовику упрямо мерещился заговор. Во всяком случае, возможность заговора. Чем больше в свете восхищались благочестием пор-рояльских монахинь, ученостью пор-рояльских отшельников, воспитанием, которое получали юные пансионерки Пор-Рояля, чем выше поэтому становился авторитет обители и ее окружения, тем опаснее казалась Людовику эта группа людей, не имеющая четких границ, не связанная формальными узами, почти не опознаваемая, но так весомо присутствующая в духовной и общественной жизни. Каковы бы ни были достоинства и настроения этой группы, она составляла несомненную и независимую силу; а никакой независимой силы в королевстве Людовик терпеть был не намерен. Снова, как в 1664 году, отшельники получили приказ в две недели покинуть окрестности Пор-Рояля; монастырю запрещалось принимать новых монахинь и воспитывать пансионерок, все послушницы и дети также должны были оставить обитель. Всякое заступничество, всякие просьбы о мелких, частных послаблениях и исключениях оставлялись Людовиком без внимания, и на все хвалы и оправдания Пор-Роялю он отвечал: «Это место сборищ и заговоров».