На чьей стороне находился Расин во время Фронды, Луи не сообщает (и может быть, не зря), а угадать это непросто. Янсенисты настаивали на своей монархической верноподданности с не меньшей страстью и не менее чистосердечно, чем на своей католической ортодоксальности. Одно из первых сочинений Сен-Сирана возникновением своим обязано такому случаю. Генрих IV однажды предложил придворным задачу: что бы они сделали, если бы оказались с королем в лодке, заброшенной бурей далеко в море, без всякого пропитания? Один из придворных ответил, что убил бы себя в пищу королю. Но ведь самоубийство – страшный грех, и король задал вопрос: могут ли быть оправдания такому поступку?
Вопрос этот живо обсуждался, дошел он и до молодого Сен-Сирана, загоревшегося такой темой и вскоре издавшего книжечку под названием: «Королевский вопрос, где показывается, в каких крайностях, особливо же в мирное время, подданный может быть обязан сохранить жизнь Государя ценою своей собственной». Таких возможных «крайностей» Сен-Сиран насчитал более тридцати. А Великий Арно, даже принужденный к старости удалиться в изгнание за границу, неустанно свидетельствовал свою лояльность по отношению к Людовику XIV и свою преданность его интересам. Но на деле – как в теологии янсенисты достаточно далеко уходили от католической догмы, так и в гражданской жизни зачастую оказывались среди несогласных с королевской политикой. Впрочем, это случай вообще нередкий, когда нонконформистами становятся именно из-за более ревностной, бескомпромиссной и наивно-последовательной приверженности принципу, чем сами его непосредственные носители, из-за готовности быть больше католиками, чем папа, и больше роялистами, чем король. А семейство Арно и его друзья были к тому же тысячей нитей связаны с вождями Фронды – принцами де Конде и де Конти, их сестрой герцогиней де Лонгвиль, кардиналом де Рец, чье оспаривавшееся властями право на сан архиепископа Парижского Пор-Рояль признавал и которого даже снабжал деньгами в трудную минуту. И конечно, янсенисты не могли питать добрых чувств к лукавому, своекорыстному политикану – кардиналу Мазарини. Так что скорее всего были правы и те, кто, как впоследствии сам Расин, утверждали, что у короля не было более верных слуг, чем «господа из Пор-Рояля», и те, кто, как Людовик и его приближенные, видели в Пор-Рояле очаг беспокойства и неповиновения.
Как бы то ни было, бурные пятидесятые годы подросток Расин провел в самой гуще событий, и если по молодости лет не мог принимать в них прямое участие, то, без сомнения, был, по живости ума, их наблюдательным свидетелем. Тем временем споры вокруг янсенизма не только не утихали, а наоборот, разгорались с новой силой, все чаще перемещаясь из области отвлеченно-доктринальной в житейскую, личную, от ученой полемики переходя к административным санкциям. Книга Арно «О частном приобщении Святых Тайн» подлила масла в огонь теоретических контроверз, а успехи янсенистов как духовных руководителей, особенно среди высшей знати, и растущая слава «маленьких школ» составляли нешуточную конкуренцию иезуитам. Уже в 1643 году по их настоянию тогдашний папа, Урбан VIII, издал буллу, осуждающую учение Янсения, – правда, в достаточно мягких выражениях. А через несколько лет, в 1649 году, синдик Богословского факультета Сорбонны Никола Корне представил на рассмотрение ученых мужей Пять Положений, в которых, как он утверждал, была сформулирована самая суть Янсениева «Августина», и требовал осудить их как еретические.