– Точно, говорит, Бадаев там был и подозрительно оглядывался по сторонам, – сказал Кравцов.
– Он же якобы на олимпийском семинаре сидел? – спросил Покровский.
– Столкнуть их рогами и всех делов, – сказал Кравцов.
– Поехали, – сказал Покровский. – Большаков на фабрике?
Да, на фабрике. И Бадаев должен быть примерно на работе.
Забрали на шоколадной фабрике свидетеля (Покровскому показалось, что от него пахло лимонными дольками), приехали на ЦСКА, Бадаева услышали издалека – руководил женщинами, вскапывающими клумбу. Послали мастера в одиночестве пройти мимо Бадаева, не стоит самим светиться.
Но не признал мастер Бадаева! Даже занервничал слегка, когда ему сказали, что на фотографии тот же самый человек, – нет ли со стороны милиции провокации? Люди-то совсем не похожи.
Тьфу!
Потом мастер признался, что он и дальтоник, и в целом слепошарый. Его и за язык не тянули, ну обознался и обознался, бывает. Но счел нужным признаться.
Глупо вышло.
Покровский поспешил на Петровку. Назначено, наконец, на-ко-вёр. Долго грозы бушевали где-то за кадром, вот сегодня Покровский лично имеет шанс окунуться.
В коридоре, по дороге в кабинет Подлубнова, столкнулись с хмырем, что слишком уж приветливо любезничал с Леной Гвоздилиной. Жунев представил Покровскому майора Лапина, нового сотрудника ОБХСС. Глазки узкие, ладонь потная – не любит Покровский таких.
Подлубнов, как всегда, сосал потухшую трубку. В кабинете его сидели два генерала из министерства, а также тот из парткома, которого Жунев так высоко ценил, что никогда не называл по фамилии, а только яркими выпуклыми эпитетами. Как идеологический работник, он считал своим долгом продемонстрировать начальству, что на всей Петровке лишь его толком тревожит память активно подвергаемых убийствам и покушениям участниц войны.
Удача еще, что утром Жунев заскочил к Подлубнову и вкратце рассказал о версии псевдоманьяка. Иначе хорош был бы Подлубнов, впервые одновременно с проверяющими выслушивая завиральную концепцию Покровского. Метафору «дерево лучше всего прятать в лесу» на оперативный язык без потерь не переведешь.
Один генерал, седой, так и не понял, в чем идея.
– Так это он, получается, сам, что ли, не знал, кого ему убить надо, так получается?
– Нет, – сказал Покровский. – Он-то знал. Но чтобы нас запутать, он убил больше старушек, чем было необходимо.
– Это как же такое могло в башку-то втемяшиться? – грозно спросил второй генерал, лысый, имея в виду башку не убийцы, но старшего инспектора МУРа Покровского. Он как раз версию понял, счел ее совершенно надуманной, спровоцированной непрофессионализмом следственной группы. Прозвучало (в адрес Подлубнова) даже слово «попустительство».