, как называли эту пору в Германии. Надо же, какое красивое название придумали для пугающих майских заморозков.
Растущую кучу валежника она дополнила еще одной тележкой обрезанных стеблей и веток. Хворост был сухой, а тот день в начале марта выдался солнечным. Ни ветра, ни ливня. Идеальная погода для весенней уборки, как сказала бы мама.
Минувшим вечером, сидя за кухонным столом, она еще раз перечитала все письма. Бутылка хереса «Амонтильядо» помогла ей расчувствоваться, поплакать о былом. Письма Хью она отложила в одну сторону и затем перевязала красной лентой.
Эти я никогда не сожгу. Они останутся со мной навечно, сказала она себе.
Потом еще раз перечитала свои письма, беззвучно проговаривая одни слова, шепотом – другие, а «P.S. Я люблю тебя» – каждый раз. Эти письма вернутся в обувную коробку, в которой не стало свободнее после того, как Эвелин убрала из нее все послания мужа. Коробку со своими письмами она закроет и залепит скотчем.
И вот час настал. Костер был готов вспыхнуть, как только она поднесет спичку к растопке, помещенной в самую середину кучи. Но прежде рукояткой метлы Эвелин потыкала ее у основания, как учили бывалые садовники, – на тот случай, если в ней спряталась какая-нибудь зверушка, пока она сооружала костер. Никто не выскочил, и Эвелин, поставив коробку в самый центр, на кипы старых газет, грязных каталогов семян и хозяйственных дневников прошлых лет, чиркнула спичкой. Костер мгновенно загорелся, и вскоре полыхающее пламя взвилось вверх на три фута.
– Прощай, дорогой, – прошептала Эвелин. – P.S. Я люблю тебя.
29 октября 2015 г.
Роковое падение
Эвелин силилась дотянуться до ручки второго чемодана, лежавшего на высоком гардеробе. Первый уже грохнулся на пол, но, к счастью, при падении не раскрылся, и его давно позабытое содержимое не вывалилось. Эвелин снова потянулась вверх, насколько могла. С первым чемоданом было проще: ухватившись за кожаную ручку, она подтянула его к себе, потом осторожно пододвинула к боковому краю шкафа, подтолкнула, и он с глухим стуком упал на пол. Второй чемодан оказался гораздо тяжелее и, к тому же, уперся в резной декоративный выступ, с фасада и торцов украшавший платяной шкаф из красного дерева.
Эвелин снова дернула за ручку. Проклятье! Его обязательно надо спустить вниз сегодня. Теперь, наконец-то вспомнив про эти чемоданы, она уже не могла оставить их там, куда когда-то засунула. Она почти напрочь позабыла про них, но недавно вечером, когда перед сном целовала фотографии своих любимых, у нее в голове будто что-то щелкнуло. По возвращении домой из Вильдфлеккена после многолетнего отсутствия она увидела, что маме нездоровится, а папа лежит в больнице. На Эвелин сразу навалилось столько дел, требовавших ее внимания, что привезенный багаж она толком так и не распаковала. Чемоданы она убрала с глаз долой, а потом и вовсе забыла про них. Свои письма к Хью, а также часть фотографий она сожгла на костре, но про чемоданы и их обличительное содержимое не вспоминала много лет. Даже не могла точно сказать, что в них, – так давно это было. Должно быть, паспорт, документы, подтверждающие, что она служила в Бад-Нендорфе и Вильдфлеккене; фотографии – невинные и не очень. Ах, да, еще свитер и брюки с предательскими пятнами, которые могли выдать ее с головой.