.
«Могла бы я полюбить кого-то еще?» – часто спрашивала себя Ева.
Память о Хью и обо всем остальном слишком обременительна для новых отношений. К тому же, я не уверена, что еще способна дарить любовь.
Из соседней комнаты появилась женщина. Улыбаясь, она поставила перед Ирен и Евой большую тарелку.
– Kielbasa, ogórki kiszone, – женщина показала на ломтики темно-красной колбасы с крапинками жира и на кружочки соленых зеленых корнишонов.
– Ешь, – сказала Ирен. – Потом еще выпьем. Лучше водки, конечно, под такую закуску, но ты, я знаю, любишь это.
И она снова плеснула в стакан Евы красного ликера.
– Так вы думаете остаться здесь навсегда?
– Почему бы нет? Здесь у меня есть все, что нужно, – Ирен махнула рукой в сторону окна, из которого открывался вид на лес и лежавшие вокруг лагеря земли. – Даже местечко, где я в конце концов преклоню голову в мире и покое среди своих соотечественников.
Ева поняла, что имеет в виду графиня. На протяжении всех лет, что функционировал лагерь, умерших беженцев хоронили на польском кладбище, находившемся на его территории. Одни так и не смогли восстановиться после перенесенных ужасов и лишений, другие скончались от смертельных болезней, а кто-то просто от старости, так и не дождавшись разрешения на выезд. И, возможно, думала Ева, среди тех погребений покоятся и тела людей, умерших не от естественных причин, а некоторые, возможно никем не обнаруженные, до сих пор лежат под темными деревьями в густых лесах вокруг лагеря и его окрестностей.
– Вам не больно оставаться здесь, в стране, которая причинила столько зла вашим соотечественникам? Меня душит негодование при мысли, что немцы, осужденные первыми трибуналами, уже гуляют на свободе. Они не отбыли полного срока наказания, а некоторых вообще не привлекали к суду, не предъявляли им обвинения. Они преспокойненько вернулись на гражданку, живут припеваючи, так и не ответив за свои преступления. У вас никогда не возникало желания восстановить справедливость?
– Было время, возникало, дорогая. Но теперь, когда дни мои сочтены, я желаю только покоя. Я не хочу на исходе жизни бередить себя мыслями о ненависти и мести.
– А я, мне кажется, к этому не готова. Свой мир я еще не заключила.
– Но ты же скоро уедешь, – улыбнулась Ирен, потрепав ее по руке. – Для тебя здесь работы больше нет, пора возвращаться домой.
– Знаю, – вздохнула Ева, качая головой. – Послезавтра я уезжаю. Только я не знаю, как жить дальше. Ходить по театрам в Лондоне, пить чай в «Фортнуме», вместе с родителями и друзьями посещать светские коктейльные вечеринки и званые ужины… Как-то бессмысленно все это после того, что я здесь увидела и узнала.