– Мама, зря ты их осуждаешь. Они выполняли важную работу, и это была их рабочая униформа. Всем приходится приспосабливаться. И я не могу жить здесь в мире и покое до скончания века. Возможно, когда-нибудь так и будет, но сейчас я хочу решать сложные задачи, добиваться поставленной цели.
– И что это значит, дорогая?
– Я поступаю на госслужбу, – Ева увидела, как тонкие подрисованные брови матери внезапно выгнулись. – Ты только не волнуйся. Краснеть за меня тебе не придется.
Ты никогда не узнаешь о том, за что тебе пришлось бы стыдиться дочери. Я об этом позаботилась.
– Я буду работать в конторе в Лондоне. Это абсолютно неопасная, спокойная работа с хорошим жалованьем, на которое я без всяких проблем сниму себе жилье.
– Но чем ты будешь заниматься на… госслужбе? – последнее слово она выделила ударением, словно оно имело неприятный привкус.
– Полагаю, печатать и регистрировать документы. В сущности, именно этим я и занималась последние годы. Привычная для меня работа. Но на выходные, обещаю, я буду приезжать домой, – Ева опустилась на колени перед матерью и взяла ее за руки. – Живя в Лондоне, я буду иметь возможность заходить в «Питер Джонс» и покупать тебе все, что попросишь. Ты бы ведь этого хотела, да?
– Дорогая, это было бы чудесно. Тогда мне не пришлось бы посылать других за шелком и шерстью. Сама я часто в Лондон ездить не могу: здоровье у папы теперь не такое крепкое, как раньше, – она вытащила из рукава носовой платок и промокнула им глаза.
– Мама, для тебя я сделаю все, что в моих силах. В конце концов на что еще нужны дочери?
Кингсли
14 декабря 1967 г.
Дорогой мой!
Я должна бы горевать, но, как ни странно, скорби я не испытываю. Я немного поплакала, когда мама умерла. На похоронах, как и надлежало, сохраняла траурный вид, но теперь, когда все это позади, я чувствую себя вполне довольной. Кингсли целиком и полностью принадлежит мне, и я вправе хозяйничать в нем по своему усмотрению.
Мы с мамой довольно терпимо относились друг к другу, но она не давала мне забыть, что в ее глазах я всего лишь жалкая вдова, которой приходится самой зарабатывать на жизнь. Прикладывая к глазам носовой платок, она то и дело поминала тебя, дорогой: «Если б Хью был жив» и «Хорошо бы еще внуков». Меня это жутко раздражало.
Спрашивается, зачем ей еще внуки, если она своей единственной, как она думала, внучкой особо и не занималась? Мама, конечно, рассчитывала, что когда-нибудь я снова выйду замуж. Но разве могу я найти тебе замену? Ведь ты единственный мужчина, которому навеки отдана моя любовь.