А потом однажды увидел на площади автостопщика с Агустином. Идущих рядом. Потом автостопщик купил Агустину сахарную вафлю. Подхватил ее из рук продавца, еще горячую, на картонке. Протянул мальчику.
Он меня заметил.
Саша.
Я подошел. Агустин сказал мне “здрасьте”, заглатывая большой кусок. Мы не знали, о чем говорить.
Агустин рассказывал мне про пляж.
Хорошо было, кивнул я. Отлично провели время.
А ты как? – спросил я, помолчав.
Он замялся.
А я устал.
Устал от поездки? – спросил я.
От возвращения в основном, криво улыбнулся он.
Я ждал. Он колебался.
Все сложно.
Я взглянул на его опухшие глаза. На немытую голову. Понял, что спал он мало. Что дома у них с Мари был разговор.
Как Мари, в порядке?
Он спокойно кивнул.
В порядке.
Я смотрел им вслед. Агустин прилежно жевал вафлю. Весь поглощенный важным делом – не дать ни крошечке сахарной глазури упасть на землю. Каждый раз замедлял шаг перед тем, как откусить. Автостопщик каждый раз оборачивался со слегка усталым видом. Поторапливал его. Ждал. Вынужденный заниматься тем же, чем все родители на свете, – ждать. Мальчик наконец упихал в рот очередной ломоть вафли. Пробежал десять метров, догоняя отца. И оба зашагали дальше.
Я спросил себя, неужели он прекратит ездить. Неужели на том все и кончится. Автостопщик вернется. Вернется окончательно. На миг я в это поверил.
А потом он снова уехал.
На следующей неделе я встретил Мари, и в ней уже не было грусти. В ней жила радость, новая, жесткая, немного пугающая. И все же – настоящая радость. Решительная. Искренняя. Свирепая. Радость избавления. Радость тех, кто ранен и зол. Кого эта злость несет. Гальванизирует. Наделяет вдруг безудержной решимостью.
Я чувствовал, что отношения наши изменились. Она не была ласкова, как прежде. Не обняла меня. Наскоро чмокнула, спросила, не смогу ли я завтра забрать Агустина после уроков. Не соглашусь ли оказать ей услугу, посидеть с Агустином до десяти вечера, тогда она бы сходила с Жанной на авторские чтения в библиотеку, а потом в кино.
Я сказал да. Агустин молча стоял рядом, не спорил.
Ты слышал, Агустин, завтра после уроков тебя заберет Саша.
Сказано безоговорочным тоном. Настолько не терпящим возражений, что мальчик сразу стушевался. Только кивнул. Сказал:
Ладно, мама. Слышал, мама.
Мари смягчилась, с улыбкой оглядела нас обоих.
Вы отлично поладите, это точно.
Но в голосе не было ни капли нежности. Даже улыбалась жестко.
Я смотрел, как она машинально гладит Агустина по голове. Как прощается со мной, словно с обычным приятелем.
Спасибо, Саша, это так мило.
С тем отчуждением, какое создает имя, произнесенное тебе в лицо.