Помешал? – спросил я.
Она улыбнулась.
Нет.
Уверена?
Абсолютно.
Она впустила меня в дом.
Если хочешь знать, я надеялась, что это ты. Я уже два дня надеюсь, что это будешь ты.
Я недоверчиво усмехнулся.
Ну вот, это я.
Я подошел к ней. Колебался, целовать ее в губы или в щеку. В итоге чмокнул прямо под подбородком. Она откинула голову, провела рукой по моим волосам. Я снова поцеловал ее, на сей раз подольше.
Времени у нас до конца уроков? – спросил я.
До конца завтрашних уроков, улыбнулась она. Агустин сегодня ночует у приятеля.
Я это знал, сказал я.
Ни фига себе.
Знал, думаешь, я почему сегодня пришел?
Она посмотрела на меня.
Правда знал?
Конечно нет.
Движением плеча она скинула верх, расстегнула пуговицу на джинсах. Ее соски коснулись моей груди. Я прижал ее к себе. Мы оба стояли голые посреди гостиной. Не такие сонные, как в первый раз. Наши руки были проворнее, пронырливее. Наши губы – ненасытнее. Мы оба спешили.
Я стал чаще ходить к Мари и Агустину. Обычно оставался у них ночевать.
Однажды в воскресенье Агустин поинтересовался, когда вернется отец.
Я спросил Мари, хочет ли она, чтобы я ушел. Она ответила нет. Нет, хорошо, что ты здесь. Он любит, когда ты здесь. Поговорю я с ним, конечно, сама, но тебе не надо уходить.
Они остались вдвоем в саду, Мари говорила, Агустин пинал мяч. Бил все сильнее по мере того, как до него доходило. Что-то спрашивал, до меня долетали только обрывки слов. А я поеду к нему? А где я буду жить? Потом замкнулся в молчании. Ничего не говорил. Не позволил себе проявить хоть какие-то чувства. Просто молчал. Я тревожно вслушивался из гостиной в это молчание, напрягал слух, поджидая шороха одежды в утешительном объятии, рвущегося всхлипа.
Голос Мари спросил: ты не очень огорчен?
Агустин ответил: да нет.
Да нет, словно не видел, в чем проблема.
Это он как будто умер.
Жестко повторил эти слова.
Ладно, не умер, просто уехал, ничего страшного.
И еще целый час в одиночку пинал мяч. Лупил с ноги в стену так, словно хотел разнести ее по камешку. Мари села за компьютер работать, смотрела на него в окно.
Он прав, в конце концов, его отец уехал, что тут еще понимать.
Отец уехал, что еще можно сказать, о чем тут говорить часами.
Сад снова погрузился в тишину. Растения усердно и незаметно отращивали почки. Весна готовилась к возвращению. Дикий виноград снова зеленел под мартовским солнцем. Олива наливалась соком до самого последнего прутика. Крохотные нежно-зеленые листочки проклевывались на верхушке каждого дерева, деревца, растения.
В следующие дни мне казалось, что Агустин меня сторонится. Не так самозабвенно сражается со мной в шахматы. Не так требовательно просит рассказов на ночь. Прекращает играть в саду, стоит мне к нему выйти.