Он удалялся. Выписывал виражи – словно ширмы, за которыми хорошо прятаться. Продолжать нам писать, но уже ничего или почти ничего не рассказывая о своей жизни.
Однажды в апреле я получил от него записку:
Саша, прилагаю рисунок, чертеж, хочу сделать такой инструмент – “пустометр”. Буду им измерять степени пустоты, какие мне встречаются в путешествиях. Как известно, Франция на три четверти безлюдна. Диагональ пустоты существует, еще как существует, сколько есть мест, где все кажется пустынным – фермы, поля, дороги. Но где наблюдается наибольшая плотность пустоты? Я побывал в самом центре Коса, в Авейроне. Заходил в самую чащу леса в Юре. Долез даже до скорбных ледников Савойи. Но точка наибольшей пустоты, где она? Когда я задаю вопрос водителям, они обычно сворачивают с автострады на узкие тропки. Мы вместе кружим по полям, по лесам. Потом наконец выходим, идем пешком до середины какого-нибудь поля. Или в глубокую лощину. Или на край обрыва. Там он останавливается, стоит посреди молчаливой природы. Смотрит на телефон, пропала ли сеть. Мы слушаем. Прислушиваемся к природе, к малейшему шороху листьев. Не знаю, пустота ли это, но это здорово. Вчера один человек подхватил меня рано утром и включился в игру. Позвонил на работу, взял отгул, и мы вместе искали до самого вечера. Теперь я здесь, в Арьеже. Вокруг меня леса. Овцы. Одиночки, живущие в хижинах, которые построили своими руками. А у тебя?
А потом письма иссякли.
Весна окончательно вернулась, а с ней ясные дни, солнечные вечера, буйство растений. Мы работали в саду, посадили десяток кустов помидоров. Агустин, в прошлом году ни часу не пробывший на грядках, провел на огороде целых два дня. За обеденным столом у нас вновь появились друзья. Мы проводили прекрасные вечера в саду, с дружескими возлияниями, засиживались за полночь.
Мари начерно закончила перевод. Можно было наконец передохнуть, заняться собой, отойти от письменного стола. Она снова стала играть на рояле, часами читать, гулять. Мы целыми днями сознательно, радостно предавались труднейшему из занятий – безделью. Ничем не занятые, свободные дни, распахнутые, как громадные пляжи при отливе. Валяться в постели после обеда, глядя, как стрелки будильника отмеряют часы. Ликовать, что потеряли попусту столько времени. Тянуть до самого последнего момента, когда в школе уже прозвенел звонок и давно пора идти за Агустином.
Бывало, я видел Мари задумчивой, с затуманенным взглядом. Подстерегал момент, когда ее зрачки спохватывались, когда мысли снова подключались к окружающему миру. Она вдруг замечала меня, замечала, что я на нее смотрю, улыбалась мне просто, спокойно, не пытаясь оправдываться за то, что где-то витала. Я ни о чем не спрашивал. Она ничего мне не обещала. Шли дни, мы жили вместе. Но во мне все время сидел страх, страх, что рано или поздно все кончится. Боязнь, что в один прекрасный день эта наша жизнь втроем прервется. Что Мари будет стоять передо мной на кухне, как наутро после своего возвращения. Говорить, что больше так не может. Что эти наши два-три месяца вместе пошли ей на пользу, принесли ей счастье. Что ей очень хотелось верить. Но что он все это время по-прежнему жил в ней. Выгрызал пустоту, которая так и не исчезла.