– Да.
– Как мы могли так облажаться? Правее, быстрее давай вправо.
– Они облажались, – прошептала Майя. – И там была мама.
– Но она не знала, что происходит, – ответил я, – что пилоты сбились с курса, и ей не было страшно.
Майя задумалась.
– Это правда, – сказала она. – По крайней мере, ей не было страшно.
– Интересно, о чем она думала? О чем думала Элейн?
Запись начала издавать тревожные звуки. Электронный голос системы предупреждения отправлял пилотам отчаянные сигналы: «Слишком близко земля, слишком близко земля».
– Я потом думала об этом тысячу раз, – сказала Майя. – Я ведь ясно дала ей понять, что не хочу его видеть, что мой отец умер, когда мне было пять лет, и точка, это не подлежало обсуждению. Чтобы они даже не пытались ничего изменить в моей жизни. Но потом я почувствовала себя совершенно разбитой, больной. У меня поднялась температура, высокая, но я все равно шла заниматься ульями, просто боялась оказаться дома, если приедет отец. О чем она думала? Может, о том, что стоило попытаться все исправить. Что папа очень любил меня, очень любил нас обеих, и стоило попробовать все вернуть. На следующий день она позвонила снова, оправдывала папу, говорила, что раньше все было по-другому, что-то о торговле наркотиками и все такое. Что они не то чтобы невиновны, но что оба были невинными дурачками, если ты понимаешь разницу. В конце концов, это одно и то же. Как будто у нас в Колумбии никто не виноват… Так или иначе, она решила прилететь и все исправить. Сказала, что хочет успеть на ближайший рейс. Что если его застрелит ее собственная дочь, она примет это. Так и сказала: «ее собственная дочь». Что лучше смириться с этим, чем жить, вечно сомневаясь… Вот, вот это место: невероятно, как больно это слушать, хотя прошло столько времени.
– Черт, – сказал пилот на пленке.
– Как больно, – повторила Майя.
– Выше, парень, – сказал пилот. – Выше.
– Самолет падает, – сказала Майя.
– Выше, – сказал капитан в черном ящике.
– Все в порядке, – отозвался второй пилот.
– Они сейчас погибнут, – сказала Майя, – и ничего не поделать.
– Выше, – приказал капитан. – Тихонько, тихонько.
– Я даже не попрощалась, – сказала Майя.
– Еще выше, еще выше, – сказал капитан.
– Хорошо, – ответил второй пилот.
– Но я же не знала – сказала Майя. – Откуда я могла знать, Антонио?
И капитан:
– Выше, выше, выше.
Прохладный рассвет наполнился тихими рыданиями Майи, первым щебетанием птиц, а еще звуком, который был матерью всех звуков, звуком исчезающих жизней, падающих в пустоту, звуком, который производило все, что находилось внутри «Боинга-757», падая на андские скалы, и это каким-то абсурдным образом было еще и звуком жизни Лаверде, неразрывно связанной с жизнью Елены Фритц. А моя жизнь? Разве моя собственная жизнь не устремилась к земле в тот самый момент, разве это не было звуком и моего падения, которое началось там без моего ведома и участия? «Как! Ты упал с неба?» – спрашивает Маленький принц летчика, который рассказывает эту историю, и я подумал, что да, я тоже упал с неба, но этому нет никаких свидетельств, нет никакого черного ящика, где осталась бы запись, нет и записи падения Рикардо Лаверде, жизни людей лишены такой технологической роскоши.