– Да, – повторил я. – Я очень его любил.
– Хорошо, – сказала она, вставая. – Подождите здесь, я вам кое-что покажу.
Ее не было некоторое время. Я слышал ее шаркающие шаги, короткую перепалку с жильцом: «Уже поздно, папочка»; «Эй, донья Консу, отвяжитесь, это вас не касается», – и на мгновение мне показалось, что наш разговор окончен, что сейчас появится мальчик с тоненькими усиками и нахально попросит меня уйти: «я провожу вас до двери» или «спасибо, сеньор, что зашли». Но она вернулась, рассеянно разглядывая ногти на левой руке: она снова стала той девочкой, которую я увидел у двери. В другой руке она несла неправдоподобно маленький футбольный мяч (бережно держала его, как больную зверушку). Это оказался старый магнитофон в форме футбольного мяча. Два черных шестиугольника были динамиками; сверху располагалось окошко, куда была вставлена черная кассета. Черная кассета с оранжевой наклейкой. И единственной надписью на ней: «BASF».
– Только на стороне А, – сказала Консу. – Когда послушаете, оставьте у плиты. Там, где спички. И хорошенько закройте дверь, уходя.
– Постойте, постойте, – сказал я. Вопросы так и сыпались из меня: – Откуда у вас это?
– Так уж вышло.
– Но как это у вас оказалось? Вы не послушаете со мной?
– Они называют это «личные вещи», – объяснила она. – Полиция принесла ее вместе со всем, что они нашли в карманах у Рикардо. И нет, я не собираюсь слушать. Я знаю ее наизусть и не хочу больше слушать, эта кассета не имеет ничего общего с Рикардо. Да и меня никак не касается. Странно, правда? Одна из самых ценных моих вещей не имеет ко мне никакого отношения.
– Одна из самых ценных ваших вещей, – повторил я.
– Слышали, как люди спрашивают: что бы вы первым делом вынесли из дома, если бы начался пожар? Вот эту кассету и вынесла бы. Может, потому что у меня никогда не было семьи, у меня нет фотоальбомов и всякой ерунды в этом роде.
– А мальчик, которого я видел?
– А что мальчик?
– Разве он не ваш сын?
– Он просто снимает комнату, – сказал Консу. – Как и все остальные.
Потом чуть подумала и добавила:
– Жильцы – вот моя семья.
С этими словами (и с театральным эффектом) она вышла на улицу и оставила меня одного.
На кассете оказался диалог двух мужчин на английском: они говорили о погоде, которая была хорошей, потом о работе. Один мужчина объяснял другому, сколько часов регламент разрешает провести за штурвалом до обязательного отдыха. Микрофон (если это был микрофон) улавливал постоянный гул, а на его фоне слышался шелест бумаг.
– Мне дали эти таблицы, – сказал первый.
– Что ж, ты почитай, – ответил второй. – А я пока займусь самолетом и радиосвязью.