Впустить в сознание поток образов, что захлёстывал, что рвался поглотить его дух целиком, дабы наконец-то стать всем…
И в то же время никем. Исчезнуть как личность. Раствориться в извечном небытие навсегда.
Но явиться в мир ипостасью чего-то иного! Бесконечно великого и могущественного! Преобразующего. Меняющего. Сносящего все преграды на пути к одной-единственной цели!
…
Всё это походило на сплошной непрекращающийся жутчайший кошмар. На сон, что никак не хотел отпускать из объятий измученный разум.
— То сон, мой хороший, и есть. Жаль только, реальность не лучше. — Рядом со Скалозубом стоял непонятно как, когда и откуда появившийся здесь отец. Глава уничтоженного по злому стечению обстоятельств Дома грустно улыбнулся наследнику пустоты. Погладил его по выбритой, гладкой щеке. — Без бороды ты выглядишь так молодо, так невинно, так чисто. Словно младенец, что не успел познать греха и насилия. Не успел познать жизнь со всей её подлостью, несправедливостью, низостью…
— О… отец?
Тысячи вопросов готовы были сорваться с уст Скалозуба, забывшего в тот момент обо всём, даже о страшной угрозе, что по-прежнему маячила перед носом, но рядом раздался другой голос, невероятно знакомый и милый душе:
— Время пришло. Печати сломлены и дальше всё зависит только от вас. На твои плечи ложится громадная ответственность, Скалик. Но знай, ты не один, — Хиггинс похлопал бывшего ученика по плечу. — Есть те, кому ещё только предстоит сыграть свою роль. В спасении или гибели. В позоре и славе. В отважной борьбе или трусости. В… во всём светлом, тёмном и том, что находится между.
— Уч… учитель… — глаза одинокого гнома стали слезиться от раздирающих сердце чувств. — Ты…
— Ты справишься, Безбородый! Ты куда достойнее, чем представляется даже тебе самому. Святые не смогут помочь, но те, кто сумеет перебороть в себе тьму, укажут другим путь к спасению! — Фомлин крепко пожал ему руку. Кивнул понимающе головой.
— Выше нос! Начинается всё самое интересное! — Кларк, у которого вместо кистей свисали с предплечий петли толстенных верёвок, изобразил своими орудиями в воздухе нечто столь замысловатое, жизнеутверждающее и радостное, что на лице Скалозуба невольно возникла улыбка.
— Друзья мои, вы самые лучшие! Самые преданные! Самые… самые…
Растроганный гном не мог подобрать нужных слов, но в том необходимости не было. Друзья ведь на то и друзья, чтобы понимать друг друга без лишнего сотрясания воздуха. Все хлопали его по плечам, улыбались, кивали, подбадривали.
Скалозуб уверенно шагнул навстречу жуткой тьме впереди: