Вчера, когда он почувствовал, что от жажды, ранения и голода мозги его начинают заплетаться в этих чертовых ядовито-зеленых хитросплетениях, чтобы подбодрить себя, он стал разговаривать с этой проклятой сельвой.
Что ж, дело пошло на лад. Сельва, глупая, безмозглая хищница, выслушала всю правду, горькую, как матэ командира, о себе и о чертовых армейских патрулях, когда он набрел на источник. Он чуть не прошел мимо. Хорошо, что голос его ослабел, и поток ругательств, которые он шептал, стиснув зубы, не заглушил еле слышного, драгоценного журчания под большим валуном. Ага! Ха-ха-ха… Он растянулся прямо возле источника, маленького серебряного ключика, и так и лежал, припав к ледяной, сводившей зубы и морозившей глотку воде, не мог оторваться от ее вкуснейшей вкуса. Вкус у этого серебряного ключика – как у лимонада, шипящего желтыми пузырьками в стакане из толстого запотевшего стекла, с трещиной наискосок.
Этот стакан купил ему, пятилетнему мальчугану, отец в баре Кочабамбы. На пыльной, прожаренной солнцем улице колом стоял одуряющий зной, а он боялся попросить у отца пить. Отец был строг с маленьким Васкесом и со всеми его братьями и сестрами. Он как сейчас помнил широкую, заскорузлую, словно покрытую изнутри лаком, ладонь отца, натруженную работой ладонь, в которой лежала его маленькая ладошка. И вдруг отец остановил его посреди этого пыльного, убитого зноем города, и спросил: «Хочешь воды, сынок?» Странно, почему теперь взгляд отца так напоминал взор командира. Это Рамон смотрел ему прямо в глаза и спрашивал одними глазами: «Хочешь воды, сынок?» Нет, взрослому не понять… Нельзя большими словами передать восторга и счастья детского сердца и ощущенья горящим лицом внезапной прохлады просторного бара, и лицо прекрасной улыбающейся женщины. Удивительно, как она походила на Таню… И голос отца: «Дайте нам лимонаду…» И запотевший стакан, протянутый через стойку обнаженной, прекрасной, белой и полной рукой, унизанной кольцами и браслетом. Он принял стакан и чуть не выронил его от неожиданности: такой он показался холодный. Как кусок льда с самой макушки заснеженной Анкоумы. «Пей по чуть-чуть. Он холодный», – совсем не строго произнес отец. А ладонь женщины провела по его вихрастой макушке. Многих женщин знал в жизни Лоро, но, как не искал, так и не нашел ни у одной из них таких рук – белых, прекрасных…
Когда Лоро очнулся, уже стемнело. Оказывается, он заснул прямо возле источника. Лоро никуда не спешил. Он умыл лицо и растерся ледяной водой до пояса, снова припал к роднику и неторопливо, глубокими глотками напился, наполнил флягу и лишь после этого тронулся дальше. «Теперь-то я быстро выберусь к нашим», – говорил сам себе вслух, бодро ковыляя по каменистой расщелине.