Ясно одно: источником всего было чувство любви. Этим чувством дышало каждое слово Фернандо, когда там, в Каламине, в густо наполненных золотой пылью лучах закатного солнца он рассказывал нам о создании Материнского фронта…
– Мы не можем позволить себе мечтать о революции в одной лишь Боливии. Это будет революция-сирота. Ей нужна сестра, хотя бы в одной из соседних стран, если не вся семья, во всей Латинской Америке…
Мечтать… Действительно, подавляющее большинство из тех, кто сидел тогда в закатных лучах Каламины, жадно внимая Фернандо, вдыхая густой, напоенный золотом воздух, были мечтателями. Но такими, которые твердо решили воплотить своё самое заветное желание. И разве самая заветная мечта: увидеть Фернандо воочию и сражаться в партизанском отряде под его командой – не воплощалась в реальность? И мне всё происходившее еще казалось чудесным сном, но слова командира, безжалостные и стальные, как клацанье винтовочного затвора, доносились до меня всё настойчивее:
– Я пришел сюда, чтобы остаться, и я уйду отсюда только мертвым или же, пробившись за границу…
По приезду я уже знал, кого встречу в лагере. Коко сообщил нам об этом, уже когда мы двигались из Камири в сторону Ньянкауасу. Это была большая и весёлая команда – кубинцы и боливийцы, мы передвигались на двух машинах из самого Ла-Паса. В первой – Коко за рулем, Камба, Карлос и я, и два кубинца – Густаво Мачин по прозвищу Алехандро, и Бениньо – Дариэль Аларкон. Следом за нами – второй джип. Его вел Ньято Мендес. Он вез кубинцев – Рикардо, его брата Артуро – Рене Мартинеса Тамайо, доктора Моро – Октавио де ла Консепсьон. Прошел дождь, и мы с трудом продвигались на двух джипах. Но заполненные водой колдобины и буксующие колеса были нам ни по чем. Когда застревала одна из машин, или обе, мы дружно высыпали прямо в грязь и, по колено в воде, выталкивали джипы «на сушу». Так шутил Густаво Мачин. Его прозвище было Алехандро, и он называл меня «тёзкой». «Давай, тезка!» – зычно и весело голосил он, упираясь своими сильными руками в заднюю дверь джипа. Все кубинцы между собой и с нами обращались очень демократично, запросто, не чурались и грубой мужской шутки. Весельем и шутками мы напоминали ватагу подростков. Мне тогда и в голову не могло прийти, что мой тезка, Мачин Оед, носит звание команданте, высшее воинское звание на острове Свободы и является членом ЦК Компартии Кубы. А Артуро, который запанибрата смеется над поскользнувшимся Ньято, – начальник личной охраны сына самого Фиделя.
V
Эту особую, ни с чем не сравнимую атмосферу товарищества, братского духа я c восхищением ощутил еще в Ла-Пасе. Восхищение… Именно это чувство вызвала встреча с той, которая словно излучала, как свет, эту ауру. И еще… почему-то именно ее представлял я, когда услышал первые слова Фернандо о свободе Латинской Америки.