Бениньо замолк на секунду, словно захлебнулся переполнившими его эмоциями. Повисла напряженная тишина. И тут в комнату, прямо в центр ее вошла Таня:
– Так, хватит сказки на ночь рассказывать. У нас тут новички некормленые сидят. Они только с дороги…
Нас начали спрашивать, как добрались. Я с удивлением отметил, что Коко, кроме Рикардо, хорошо знал всех присутствующих. И тут Камба показал себя во всей красе. Он начал жаловаться на то, как он устал и как голоден. Вскоре его нытье дошло до того, какой неблизкий путь мы преодолели, выехав «аж» из Альто-Бени, с самого севера Боливии. Как только он произнес последнее, комнату сотряс такой взрыв хохота, что Тане пришлось призвать всех к тишине.
– Ты слышал, Дариэль?! Ха-ха!..
– «Неблизкий путь», нет, это здорово!..
– Как вам такое!
Надо признать, несмотря на то, что Камба нес полную ерунду, мы трое, приехавшие из Альто-Бени, не поняли, чем был вызван хохот кубинцев и поначалу восприняли это, как повод посмеяться над нами, боливийцами.
– Эх, дружище, – тепло обратился к Камбе Мартинес Тамайо. – Знал бы ты, какой «неблизкий путь» пришлось одолеть этим товарищам, чтобы сидеть тут сейчас с тобой в Ла-Пасе.
– Уж если твой путь – неблизкий, тогда я прилетел с Марса!.. – добродушно подзуживал Артуро.
Потом я узнал, как по двое, по одному, под чужими фамилиями, по поддельным паспортам добирались в Боливию будущие партизаны. Кружными путями через весь мир – Париж, Москва, Прага, затем снова Западная Европа, потом перелет в Бразилию или в Буэнос-Айрес, или в Чили, Уругвай, после – в Ла-Пас. Такими были их маршруты из Гаваны – неотступно манящей «Манилы» – в затерянный мир Ньянкауасу.
– Не иначе, как ты марсианин, – вступилась за нас Таня. – Покатался по сытой Европе в вагоне первого класса и героем себя почувствовал? Рикардо, Артуро, Моро, а ну-ка, подвиньте свои начальственные задницы, дайте ребятам присесть!
Голос ее звучал хлестко, почти вызывающе, с иронией на грани сарказма. Странно… Никто на нее не обиделся. Названные тут же потеснились и только одобрительно рассмеялись в ответ на дружный хохот остальных. В том числе и Бениньо. Он облегченно вздохнул и с благоговением, как на богиню, посмотрел на стоявшую в центре комнаты, возвышавшуюся над всеми женщину. Будто бы Таня выручила его, лишила возможности сказать то, чего говорить не следовало.
Впрочем, все смотрели на нее, как на богиню: с восхищением и небывалым терпением сносили ее грубые шутки и фамильярный тон, с готовностью выполняли приказы, которые один за другим, как бобы, сыпались из ее красивого, нежного рта.