Возможно, иногда в это трудно поверить, но все же в любой ситуации у нас есть выбор, как поступить. О свободе выбора очень убедительно писал Виктор Франкл, известный австрийский психиатр и психотерапевт. Он осознал эту неоспоримую и в высшей степени освобождающую истину, когда попал в нацистский концлагерь во время Второй мировой войны. Даже в ситуации полного бессилия Франкл по-прежнему мог выбирать, как реагировать на свои обстоятельства.
Когда вас настигает тревожная мысль, помните о выборе. Обычно вы вступали в мысленную схватку, пытаясь либо вытеснить эту идею, либо с помощью логики победить ее. Но если именно ваши действия и попытки побороть беспокойство поддерживают в подобных размышлениях жизненную силу? Думы не могут исчезнуть совсем, но борьба делает их такими громкими и заметными.
За день в голове проносятся тысячи мыслей, но если вечером нас попросят рассказать, о чем они, — вероятно, мы сможем вспомнить всего три-четыре самые тревожные. Остальные тысячи рассуждений забываются уже через мгновение после того, как возникают, потому что мы не обращаем на них внимания и не придаем им значения.
И если в воскресенье перед напряженной рабочей неделей на нас налетает стая мыслей «а если», мы вольны выбрать, как на них реагировать. Можем вступить во взаимодействие с ними и возвращаться к ним весь вечер (к чему мы, вероятно, и привыкли) или попытаться отделиться. Давайте посмотрим, как это сделать.
Персонифицируйте мозг
Отличный способ отделиться от мыслей — персонифицировать свой мозг. Представив его в виде неуклюжего, но добродушного щенка или исполненного лучших намерений, но немного несуразного друга, вы сможете постепенно научиться отделять себя от посылаемых им мыслей. Мозг отчаянно пытается помочь, но не знает, что на самом деле для вас лучше. Нередко он просто подбрасывает случайные темы и ждет отклика, намереваясь понять, как поступать. Если вы не реагируете — переключается на что-то другое, но, заметив сильную эмоциональную реакцию, повторяет эти мысли снова и снова.
Иногда кажется, что наш мозг, заметив пожар, спешит к нему с канистрой бензина. И если мы думаем: «Зачем я так с собой поступаю?» — это только усиливает боль. Если удастся представить ум в виде чрезмерно усердного товарища, искренне рвущегося нас защитить, но не очень понимающего, как это осуществить, или в виде того самого непоседливого щенка, любящего, но непослушного, это поможет сделать мысли менее болезненными.
Дайте мозгу какое-нибудь имя. Дружелюбное, ведь это не монстр. Я отчего-то всегда называл его Дэмиен — будто он маленький испуганный мальчик, который все время упрашивал чего-то не делать, опасаясь, как бы со мной чего-нибудь не случилось. Я давал волю воображению, мог, например, потрепать его по волосам и сказать: «У меня все под контролем» — или подхватить его, посадить себе на плечи и произнести что-нибудь успокаивающее: «Послушай, Дэмиен, мы идем на встречу. Там будет здорово». Я относился к нему с большим сочувствием — он был таким маленьким и таким испуганным. Но чем чаще мне удавалось сделать то, от чего мозг хотел меня удержать, тем больше он убеждался, что это не так страшно, как ему казалось, и становился спокойнее.