Все началось с тихого, отчего-то дрожащего, выдоха. И уже по нему одному я знала, что вся песня-покаяние едва ли будет громче шепота. Горю не нужен сильный голос, маяком привлекающий внимание. Как и яркость. Оно примечательно именно своей тусклостью и тишиной.
Мне казалось, что, обжигая, душа покидала тело, выливаясь через рот потоком перетекающих друг в друга слов. Не было подходящего стихотворения, ни своего, ни кого-либо еще, потому я просто импровизировала. Вернее, это была даже не импровизация, нет. Над ней, обычно, еще сколь-нибудь думают. Я же просто выдавала сложившуюся ситуацию, отхаркиваясь всем, что тянуло, рвало, резало и било изнутри, не давая дышать.
Походило на переплетенье отчаяния, жалости, одиночества и непонимания. Облаченные в слова, едва ли передающие их глубину даже наполовину. Недостаточно. Бесконечно мало.
Стоило лишь осознать это, как слова стерлись. Незнакомая, никогда прежде не встречаемая мне, мелодия из фона вышла на первый план. Она походила на огромную копилку, в которой бренчали и бились об края мои беды. И каждую нужно было достать через прорезь обратно, чтобы прижечь смирением и выкинуть прочь.
Выжимая себя, выворачивая, я уперлась руками в мраморный пьедестал статуи, опустив голову. На пол капали слезы, но я не пыталась остановить их. Это тоже было частью очищения. Смертные слушают музыку, чтобы отвлечься и облегчить переживания чего-либо, ведьмы же ее создают. И прямо сейчас я создавала музыку собственной боли, как бы отвратительно-слащаво это ни звучало.
Не знаю, сколько это продолжалось, просто не могла остановиться. В какой-то момент показалось, что разгоряченных щек коснулось чье-то легкое дыхание. Короткое, почти призрачное, и все же оно было. Я догадывалась, кому оно принадлежит. Сложно было не понять этого, учитывая, в чьем храме я находилась.
Светлая Мать была со мной. Не смотря на весь мой эгоизм и замыкание на собственных личных проблемах, она все еще покровительствовала мне. Это ободряло.
«Все ошибаются, юная Брендон», — прошелестело у меня в голове, и на миг стало так тепло и солнечно, словно я очутилась на том самом бескрайнем лугу ярких цветов, по которому уже шла однажды бок о бок с Таврикой.
Я замолчала, тут же закашлявшись, потому как в горле пересохло. В голове рокотом волн отдавались слова богини. Все ошибаются. Это она обо мне, о Драгоне, или о всей ситуации в целом? С тем же успехом можно сказать, что это просто я — одна сплошная ошибка.
Тем не менее, я все еще ощущала вокруг себя атмосферу небесных полей Светлой Матери. Невидимые солнечные лучи блуждали по лицу и рукам, согревая, а кружащийся вокруг ветерок трепал волосы, не трогая ни зажженных в храме свечей, ни воды из священного озера в маленьком бассейне. Вместе они как будто растворили то, что только что я выудила из души мелодией.