не стала Германия на один священный миг
прекрасной?
Жизнь сурова, жестока и беспощадна всегда и везде, но наиболее суровой, наиболее неумолимой и неидилличной она была в Германии. Кто при пересечении имперской границы в мирное время не испытал бы чувство внезапного погружения в более нежную, рыхлую, более «человечную» атмосферу, будто можно отпустить нервы, ум, мышцы? И, право, тут не было ничего или мало общего с «милитаризмом» и нехваткой «демократии»: суровость немецкой жизни имела более глубокие причины. Один иностранец недавно высказал свои соображения об этих причинах — датчанин Йоханнес В. Йенсен, в энергичной статье «Европа до и после войны». Высокое развитие и успехи Германии, говорит он, теснее, чем в любом другом европейском государстве, связаны с тем стимулятором культуры, который, собственно, и создал североевропейский культурный тип, а именно — с сопротивлением. Одним из последствий небезопасного географического положения в центре континента было внутреннее социальное напряжение, не только экономической, но прежде всего психологической природы. Йенсен напоминает, какое значение для всей истории Империи имели евреи, эти закалённые сыны превратности судеб, естество которых столкнулось с естеством немецкого духа, воспитанного превратностью судеб по-иному. Но именно это столкновение так отшлифовало немецкий народный характер, что ныне он представляет собой точнейший, совершеннейший нравственный механизм из всех, что видел мир. «У обеих сторон, — говорит Йенсен, — душевная борьба за жизнь из вегетативного полумрака вынесла на поверхность самые глубокие способности, подстегнула все благородные и неблагородные страсти, подключила все резервы с совокупным результатом — труд и ещё раз труд. Воспитание, полученное Германией в результате усвоения еврейского элемента в её народное тело, не имеет себе равных, психологическое напряжение по обе стороны сказывалось в столь тонких, пронзительных нюансах, что последние десять лет было буквально больно знакомиться с тем, что производил немецкий дух». Давайте попробуем. Мы без труда поймём тогда впечатление, вынесенное сторонним наблюдателем. Каждый должен иметь право на цитату, и, конечно, в данном случае оно у меня тоже есть: про то, что говорит датчанин о «немецком напряжении», я могу спеть собственную, очень личную песню… может быть, я её уже спел. Разве юмористический романный образ доктора Юбербайна, этого «нацеленного на результат» горемыки с пелёнок, не был такой попыткой? С человечностью у доктора дела обстояли не очень (для чего у него имелось особое презрительное словечко, он любил говорить о «замешкавшемся счастье»), и он самым жалким образом пошёл ко дну, поскольку своим аномальным усердием испортил отношения со всеми, кто относился к «результату» человечнее, то есть жовиальнее, со всеми приятелями по week-end'ам… Кто же будет отрицать, что от напряжения, в состоянии которого находилась страна, человечность Германии пострадала? Однако на раздражение, вызываемое данным обстоятельством у приятелей по week-end'ам, можно возразить, что напряжение это имело отнюдь не идеалистическое происхождение…