Однако благодарность за сопричастность великим преобразованиям и мировым обстоятельствам — одно, а вера в счастье как конечную достижимую цель всей политической истории — нечто другое. Это скорее занятие для политического филантропа, кто, хоть и ненавидит историю, хоть и высмеивает «великое время», тем не менее благородно верит в совершенное и «такое радостное» состояние человечества в конце всех преобразований и обвиняет в «порочности» всякого, кто эту политическую веру не разделяет. Мы же полагаем, что слова Гёте, сказанные им после тех фраз о преимуществе великого исторического опыта, в точности применимы к дню сегодняшнему: «Решительно невозможно предсказать, что нам принесут ближайшие годы, но боюсь, так скоро покоя мы не дождёмся. Миру не дано себя умерять, большим людям — поступать так, чтобы не случалось злоупотреблений властью, массе — в ожидании постепенных улучшений мириться со скромным довольством. Если бы человечество можно было сделать совершенным, можно было бы помыслить и о совершенном устройстве, а так мы обречены на вечное шатание из стороны в сторону, кто-то будет страдать, кто-то — благоденствовать, эгоизм и зависть, эти злые демоны, никогда не прекратят своей возни, и борьбе партий конца не будет».
* * *
Да-да, знаю — любовь! Упадок братства! А до войны мы, значит, были братьями. О Господи! А там, где мы были братьями не так чтобы очень, там средства борьбы были «духовными». Увольте. Литератора цивилизации отвращает негуманность средств борьбы. Негуманность для него начинается там, где льётся кровь, крови он видеть не может. Убийство души представляется ему прогрессивнее борьбы со штыком и ручной гранатой — и он прав! Не могу найти то место, где Карл Моор говорит о филантропах, которые посмеиваются в кулачок, когда сосед «возвращается с биржи банкротом»[199]. Но вижу, как горестные общечеловеческие слёзы о войне орошают ланиты тех, кому в «мирное» время ничего не стоило вырвать сердце из груди ближнего и бросить ему под ноги — лишь слегка в переносном смысле. Путать благовоспитанность и человечность — ошибка, достойная литератора цивилизации. Полагать, что если бы не война, то был бы мир, — инфантилизм, не просто свойственный пацифизму, он из него и состоит. Да не закатывайте вы глаза! Что, до войны мир выглядел симпатичнее? Что, в мире, крушение которого мы пережили не без благоговения, было больше человечности, мягкости, доброты, любви, нежели в нынешнем? Война себя пережила, война — прах, знаю; но когда она была юна, когда пришла и смела «мир», разве, напротив,