В надписи на могиле Бисмарка, составленной им самим — «Верный немецкий слуга своему господину», — пожалуй, содержится немалая доля германо-сентиментального лицемерия, так как насчёт «слуги» у канцлера было, разумеется, не очень, хоть его властность выражалась и не в романо-цезаристских, а в германо-служивых формах. Фонтане, назвав его «нашим штатским Валленштейном»[203], добавил, что тут больше сходства с Шиллеровым, чем с реальным Валленштейном, а это опять-таки подчеркивает сентиментальный оттенок сути канцлера. В любом случае эпитафия восславляет идеал и означает следующее: «При желании этот человек мог, конечно, достигнуть и большего, но, по национальным понятиям, «больше» было бы «меньше», а он — по-немецки — почитал за честь быть верным слугой своему господину, и не больше». Это действительно очень по-немецки, и, заметив латинским гостям: «У нас, немцев, ваши Цезари были бы чужими и непонятными», Бисмарк говорил правду. Как раз сейчас мы снова наблюдаем, как немецкий слуга своему господину с мощно выраженным народным началом неустанным изъявлением своей преданности и покорности пытается сдержать возможные импульсы недоверия и ревности в душе этого самого господина, которого он любит, поскольку это его господин, и не любить его противоречило бы его понятиям о чести. Фраза Вольтера: «Le premier qui fut roi, fut un soldat heureux»[204] — в высшей степени не немецкая. Тип «удачливого солдата», искателя приключений в солдатской шинели, Буланже в Германии не встречается, а с этим связано то обстоятельство, что здесь никогда не было настоящего господства сабель.
Ещё раз: сегодня гордая покорность, судя по всему, что-то специфически немецкое. Но изначально, в додемократические времена, радость служения была общечеловеческой, по крайней мере общеевропейской. Гёте утверждает: «В человеке есть и что-то, желающее служить, а потому французское chevalerie — это servage»[205]. Что ж, политическая филантропия с её понятием человеческого достоинства повсюду основательно подорвала инстинкт благородной готовности служить, инстинкт кнехта-рыцаря («knight»[206] и «кнехт» — одно и то же слово). В Германии филантропия, может быть, сохранила его наиболее живописные руины, которые она, однако, также намерена стереть с лица земли. Если прежде своей честью, достоинством, красотой обладало как служивое, так и господствующее сословие, то теперь повсюду служба всё менее почитается достойной человека и тогда, когда речь идёт (по крайней мере, должна идти) о службе не человеку, а делу