». Эти резкие слова — из письма Ницше Дойсену 1888 года. Простите, что мне везде мерещится Ницше, один Ницше, что, хоть свидетельства его духовно-политического преодоления силами демократии сегодня на каждом углу, я и посейчас повсюду вижу след, оставленный его жизнью. Так вот, те «наиважнейшие ценностные решения», о которых говорил Ницше, победу которых над царством терпимости он провозгласил, вовсе не поддержали своим словом ни прогресс, ни демократическую человечность, ни социальный эвдемонизм. Но школу создаёт жест, то есть эстетика, а не мораль, не суждение; это должно заставить задуматься фанатиков суждения. Жест фанатизма, несомненно связующий позднего Ницше с эпохой Крестовых походов, подхватили; и Ницше экстравагантностью поздней своей поры дал новые формальные (то есть
эстетические) возможности, возможности фанатичных манер, форму, которую в наши дни наполнило… что? Но речь покуда не о содержании веры.
* * *
Фридриха Ницше — побудем с ним ещё немного — не всегда отличал фанатичный карикатурный жест. Даже будучи Заратустрой, он требовал от своих друзей (которых не называл учениками) не столько веры, сколько недоверчивости. Более того, было время (время после разрыва с Вагнером и Шопенгауэром, время собственно вольнодумства, время «Человеческого, слишком человеческого»), когда он всей душой любил лишь одну добродетель — справедливость, этот моральный противовес фанатизму, воспринимаемый им тогда подвидом гениальности. Он, по его словам, не мог решиться считать этот род гениальности ниже какой-либо философской, политической или художественной: «По роду своему справедливость с сердечной досадой избегает всего, что морочит и запутывает суждение о предметах; она, стало быть, противница убеждений, ибо хочет каждому — живому и мёртвому, реальному и вымышленному — дать своё, а для этого ей требуется чистое знание; потому она как можно ярче освещает каждый предмет и пристально рассматривает его со всех сторон. И в конце концов даже своему противнику, слепому или близорукому «убеждению» (так его называют мужчины; у женщин оно зовётся «верой»), она воздаст своё — во имя истины».
Он упражнялся в этой добродетели и доказал её гениальность, например, в чудесном афоризме, озаглавленном «Реакция как прогресс», где воздаёт великому учителю своей юности, Шопенгауэру, по справедливости. Несомненно, одно из великих, неоценимых преимуществ, говорится там, которые мы получаем благодаря Шопенгауэру, состоит в том, что он на время силком возвращает наше восприятие к древним, могучим методам созерцания мира и людей, куда путь наш в противном случае был бы не столь лёгким. «Огромная польза для истории и