Размышления аполитичного (Манн) - страница 327

Нельзя вовсе упустить из виду точку зрения культуры. Мораль всегда тяготеет к иконо-, точнее, образоборчеству. Господство убеждений легко приводит к враждебности культуре и искусству. Известна неприязнь добродетели к красоте, форме, блеску, элегантности — ей всё это видится игривым эстетством, причём недоверие её тем сильнее, повадки тем грубее, что добродетель сама эстетского происхождения, сама ренегатка эстетизма. Из боязни артистического, дабы придать добродетели телесности, вместо пера хватаются за швабру и начинают писать в пуританско-аскетической манере, рублеными фразами. Французский синтаксис? Стиль уже есть. Но коли в авангарде мастерство, мелюзга следует за ним слишком охотно, и на ниве убеждения любой халтуре — зелёная улица. Снова подтверждается, что революционные времена, подобные нашим, крепят «скорее волю, нежели дух, и более политический дух, нежели художественный». Но ведь там, где козырем — политический дух, то есть убеждения, с таланта спрос небольшой и халтурщикам раздолье. Опасность, что ушлость «патриотических» взглядов перепутают с талантом, невелика по сравнению с другой, новой: настрой литературной любви к человеку, прелесть пацифистски-фрондирующих манер подкупает считающую себя требовательной публику куда больше, чем «патриотизм», причём публика эта забывает, что убеждения валяются на улице, что их может подобрать и присвоить всякий, а выразитель их тут же становится «одним из самых светлых наших умов». Стражи культуры до сих пор почитают своим долгом кипятиться по поводу плохих военных повестей и «железных Гинденбургов»[239]; однако патриотических халтурщиков не стоит бить по рукам, они не опасны и не введут в заблуждение никого, кроме тех, кто полагает, будто талант можно заменить ушлостью убеждений с противоположным знаком. Пару последних люструмов казалось, будто немецкая проза вновь может считаться близкой к европейской, чего несколько десятков лет не наблюдалось. Однако существует угроза, что под знаменем убеждений достигнутое будет утрачено и «дух французов» (то есть политика) в очередной раз потеснит «покойное просвещенье».

Политика эстета, о чём говорят уже оба эти слова, — цветок не немецкий, романский. Его пересадка на немецкую почву — часть «демократизации» Германии, это очевидно. Д'Аннунцио и Баррес — прекрасные примеры политизированного эстетизма, особенно последний — бывший декадент, эстет, «эволюционировавший» в политика, националиста, ура-патриота, ревнителя реванша. Идея реванша для него — un excitant[240], а это, без сомнения, политика и наших политиков от belles-lettres, только у нас она обычно имеет не националистическое, а радикалистское содержание. В этом разница, но разница единственная, другой нет. Национальное своеобразие, немецкость наших политиков от belles-lettres исчерпываются антинационализмом. Я не говорю — космополитизмом, ибо немецкий космополитизм, пожалуй, всё-таки нечто иное. Для доказательства немецкого космополитизма в этой войне недостаточно было ораторских речей про «сабли» и «справедливость» по примеру председателя французского парламента. Этого, откровенно говоря, для немецкого космополитизма маловато. Убого-германофобский риторически-революционный дух Франции, ссылаясь на гуманиста Гёте и европейца Ницше, поскольку они, дескать, тоже были антинационалистами, требует от нас готовности к поддержке и одобрению, которые сегодня хромают. Года три как хромают. Эти игры были возможны «в сумерках эстетской эпохи». А сегодня хватит. Хватит глотать фразы вроде: «Всё, что написано по-немецки, немецкое», или: «Любое художественное или духовное направление, сформировавшееся на немецкой земле, немецкое, нравится оно нам или нет». Неправда. Больше не удастся навести тень на плетень, а мы со своей стороны не видим оснований благородно молчать и из чистого добросердечия называть белым то, что просто-напросто и совершенно очевидно чёрное. Зачем вообще эти игры со словом «немецкий»? Зачем настаивать или хотя бы мириться со званием, которое ты презираешь? Последовательности, господа! Откажитесь от него! «Немец-кость не в теле, а в деле», — говорит Лагард. Сошлитесь на эти слова! Скажите лес: нет, никакой я не немец, хоть и немецкого происхождения; по духовному своему складу, по всей своей культуре я француз и веду себя соответственно. Было бы честно. Была бы констатация факта, в котором на выбор позволительно усмотреть, может, преимущество, а может, что-то ещё. Вероятно, не все в обязательном порядке усмотрели бы тут преимущество; вероятно, нашлись бы и такие, кто в данном феномене — немец, который, но рождению, окружению будучи всё-таки немцем, во всём думает, чувствует, говорит и пишет, как француз, — усмотрел бы скорее странность, игру природы и отнесся бы к ней так, как к игре природы и относятся: глаз не отвести, хоть и немного мутит. Это, повторим, вероятно. Но совершенно невероятно, чтобы в Германии подобное заявление подвергло заявителя опасности или причинило ему вред.