* * *
Прошу мне поверить: если в мои строки закралось нечто вроде насмешки или желчи, то против воли. Я вовсе не собираюсь насмехаться или злобствовать; намерения мои в том, чтобы выдержать в данном исследовании научно-популярный, скажем, тон и описать один литературно-политический тип. С означенной целью перехожу к следующему замечанию. Логическое, психологическое отождествление понятий «разгромить» и «обратить», отождествление физического и духовного унижения народа доказывает, что литератор цивилизации, собственно, не противник войны, не обязательно пацифист, что он признаёт исход военных действий не подлежащим духовному обжалованию вердиктом, видя в войне ultima ratio[30], даже что-то вроде суда Божьего. Это довольно странно, но это так. Мы наблюдаем здесь своего рода иррационализм, который на самом деле представляет собой осенённый духом рационализм и заключается в следующем: покуда сохраняется хоть малейшая надежда, что Германия как-то, пусть даже посредством экономического удушения, будет повержена, война считается судом Божьим. Но не дольше! Едва эта надежда истаивает, война тут же становится несправедливостью и грубым насилием, а результат её лишается духовного смысла. Это, однако, не может помешать нам стоять на своём: «дух» не обязательно пацифист, как доказывает пример хотя бы Италии, где именно он практически развязал войну, ведь там его представляют как раз развязавшие войну республиканцы, масоны, радикалы и литераторы — не правда ли? — а вовсе не социал-демократы, которые были против войны и в самом деле пацифисты. Суть в том, что, коли война затевается во имя цивилизации, литератор цивилизации её одобряет. Он следует тут примеру Вольтера, который, хоть и гнушался войнами Фридриха, цивилизационной войны прямо-таки требовал (против турок, с которыми Фридрих вместо этого чуть было не заключил союз). Как же выученику — чтобы не сказать эпигону — революции принципиально осуждать кровопролитие во имя добра, истины, духа? «Решительная любовь к человеку» (это выражение литератора цивилизации), решительная любовь к человеку не боится крови, в число её орудий помимо литературного слова входит гильотина, как прежде входил бескровный, правда, костёр. Так что, если литератор цивилизации — не принципиальный противник войны, это вовсе не обязательно сладострастный эстетизм, как у Габриеле Д'Аннунцио. Его фронда против этой войны, поскольку он видит в ней германскую войну, историческое дело Германии, всплеск германского «протеста», поскольку война несёт на себе германскую печать и инициатива в ней — германская, а великие свершения — за Германией. Его антивоенная фронда