Они одиноки что в столице, что на селе — холодны, одиноки, озлоблены, отгорожены друг от друга. Братание? Сердечная теплота единения? «Для этого нужна взаимная терпимость и сила расположения, которые могут родиться только из внутренней радости, из радости здоровой, нормальной, гармоничной жизни. (…) Для этого нужно, [чтобы страна чувствовала себя хорошо,] чтобы страна находилась в поре величия, а ещё лучше — на пути к величию. А кроме того — одно без другого не существует, — нужна власть, которая сумела бы заставить действовать все силы народа, умная, сильная власть, стоящая над партиями. Но над партиями может стоять только власть, которая черпает мощь в себе, а не в массе, которая не пытается опереться на анархическое большинство [как это происходит сегодня, когда она падает ниц перед посредственностью], которая завоёвывает авторитет своими действиями, например: победоносный генерал, диктатура общественного спасения, верховная власть разума… Да откуда мне знать?..» Да откуда ему знать, маленькому Ролланову Оливье, произносящему эти слова? Он знает только, что Франция — реальность, которая чувствует себя плохо, не лучше, чем прочие реальности, а пожалуй, так и хуже, и что не стоит измываться над ней, тенденциозно боготворя её как страну «легчайшего гнёта» и блаженной человечности.
Однако именно этим занимается немецкий политик от belles-lettres. Он опасается увидеть французскую реальность — в литературе, а пуще своими глазами, на пути личного сопереживания, который, собственно, и есть путь любви. Для него Франция не реальность, а идея. Прекрасно! Но данной идеей он меряет реальность немецкую! И это уже абсурд. Всё было бы в порядке, если бы он наложил на немецкую реальность немецкую же идею — и пришёл в бешенство. Но мерять родную реальность чужой идеей — безумие. Экзотистский эстетизм.
В Германии живёт человек, писатель, позиция которого в этой войне подверглась самым противоречивым оценкам. Родившись в Англии, получив воспитание и образование во Франции, Хьюстон Стюарт Чемберлен с младых ногтей был страстным исследователем и последователем немецкой культуры. Это не случайность, как в случае Шамиссо, а сознательный выбор; Чемберлен поселился здесь, сделался в полном смысле слова немцем, в своих серьёзных трудах отдал дань Канту, Гёте и Вагнеру: да. возможно, поскольку он англичанин, его немецкость заметно отдавала политичностью, он говорил как немецкий националист, пангерманист, а в войну принял духовно страстное участие в борьбе добровольно выбранного им отечества против страны своих отцов. Его ругали, полагая, что в такое время ему подобает страдать скорее молча. Лично мне, должен признаться, такая позиция представляется