Я знаю, к чему веду, говоря об этом. Оба — Ницше и Вагнер — великие аналитики немецкости; один использует опосредованный, художественный метод, другой — непосредственно писательский, причём — в духе современности — по интеллектуальному осмыслению и многомерности художественный не отстаёт от писательского. Так вот, если не считать Ницше, в Германии не было анализа Вагнера, ибо «нелитературный» народ тем самым и непсихологичен, антипсихологичен. Бодлер и Баррес сказали о Вагнере лучше, чем все его немецкие биографии и апологии, а теперь вот швед В. Петерсон-Бергер в своей книге «Вагнер как культурное явление» дал нам, немцам, пару подсказок, каким манером лучше подходить к этому в невероятнейшем смысле интересному явлению — по-демократически прямо и смело, это позволяет хоть что-то в нём рассмотреть. Швед говорит о Вагнеровом национализме, о его искусстве как искусстве национально-немецком, отмечая, что немецкая народная музыка стала единственным направлением, которое не вобрал в себя его синтез. Ради колорита он, дескать, ещё может подпустить народную немецкую ноту, как в «Мейстерзингерах» или «Зигфриде», но она не является основой, отправной точкой его симфонизма, источником, из которого тот бьёт природным ключом, как у Шумана, Шуберта или Брамса. Швед полагает, необходимо отличать народное искусство от национального: первое нацелено вовнутрь, второе — вовне. Музыка Вагнера скорее национальна, нежели народна; конечно, в ней много такого, что именно иностранец воспримет немецким, по при этом она несёт явную печать космополитизма. Что ж, легко быть метким, когда тебя направили. Вагнер как духовное явление в самом деле колоссально немецкий, мне даже всегда казалось, что, дабы если не попять, так хоть чуточку почувствовать не только глубокое великолепие, но и мучительные противоречия немецкого естества, непременно нужно со страстью погрузиться в его творчество. Но помимо того что Вагнер — взрыв откровения немецкого естества, это ещё и его инсценировка, причём инсценировка, интеллектуализм и плакативное воздействие которой доходят до пародии, гротеска, инсценировка, которая, если говорить предельно грубо, моментами не может полностью избавить от подозрений, что имеет некое отношение к экспортной продукции, будто созданной с целью вырвать у жгучего любопытства антантовской публики возглас: «Ah, ça c'est bien allemand par exemple!»[36]
Итак, немецкость Вагнера, какой бы ни обладала подлинностью и мощью, на сегодняшний манер надломлена и надорвана, декоративна, аналитична, интеллектуальна; и сила её очарования, её врождённая способность к космополитическому, к всепланетарному воздействию — отсюда. Его искусство — небывалый автопортрет и небывалое самопостижение немецкого естества, дальше ехать некуда; его немецкость не может не показаться