Зачем же, вопрошали члены совета, строить музей в самом центре мемориального пространства США – рядом с Национальной аллеей, географическим ядром памятников Вашингтона, – как не в качестве страховки от таких вопиющих искажений истории? По словам консервативного раввина Сеймура Зигеля, музей должен был установить «на научной и нерушимой основе историческую правду и дать истинную информацию о событии».
Однако члены совета признавали, что каждый музей дает свое видение истории и собственную интерпретацию событий. Какую же историю будет рассказывать вашингтонский музей? Будет ли это еврейский музей, закрывающий двери в Йом Кипур, или американский музей, остающийся открытым в этот день? Нужно ли сделать акцент на победителях-союзниках или же на еврейском сопротивлении – восстании в Варшавском гетто и создании Государства Израиль? Какие цитаты написать на стенах музейного Зала памяти: библейские («Да благословенна будет память о них») или из дневников очевидцев (как последняя строчка дневника Анны Франк: «Несмотря ни на что, я все еще верю, что в глубине души все люди добры»)? Должна ли архитектура музея быть скромной и легко вписывающейся в общий ансамбль Национальной аллеи или, наоборот, вызывать чувство беспокойства и непринадлежности к местной архитектурной доминанте? Все эти вопросы рождали споры.
Деятельность Зигги в эти беспокойные месяцы хорошо запомнилась Эли Пфефферкорну, который работал плечом к плечу с Визелем. Пфефферкорн несколько месяцев провел в Майданеке и других концентрационных лагерях, затем пережил марш смерти в Терезиенштадт, где был освобожден Красной армией 8 мая 1945 года.
Сначала Пфефферкорн, оставшийся сиротой, отправился в Англию, затем приехал в США, получил степень в области истории в Брауновском университете и стал научным директором USHMM.
«Наблюдать за Зигги было невероятно интересно», – писал Пфефферкорн в своих воспоминаниях, подчеркивая его «компактное телосложение, энергию, которая била через край; шапку кудрявых волос на голове; тщательно пригнанную одежду». Он продолжал: «Визель пригласил Зигги разобраться в фискальной деятельности совета. Понимая насущность ситуации, он выкроил время и, вместо того чтобы руководить повседневными операциями своего банка, приехал в Вашингтон. Стальная решимость, которая, несомненно, и сделала его владельцем и президентом банка, помогла ему и в исследовании структуры совета. Не обращая внимания на глубоко закосневшую бюрократию, он разложил по полочкам деятельность совета и поделился рекомендациями по повышению качества управления»