«С той поры у меня всегда было вдоволь прокисшего супа и черствого хлеба, – рассказывал он. – Как так получилось? Просто капо забирали еду у заключенных, которые были уже на пороге смерти и не могли больше есть, и выменивали ее на товары. Я никогда не крал еду у заключенных, но у меня всегда было на что выменять у капо еду или кусочек мыла, чтобы привести себя в порядок».
Заключенные были постоянно грязными. От всех чудовищно воняло. В коже заводились черви. Душа для заключенных предусмотрено не было, но, когда шел дождь, Зигберт выходил наружу и старался хоть как-то помыться, чтобы избежать судьбы многих других – медленной, болезненной смерти от разложения и гниения заживо.
Рассказывая Нартелям о своих друзьях в лагере, Зигберт вспомнил о пареньке из его блока 9, часто говорившем о своей матери, с которой его разлучили сразу по прибытии. Однажды мальчик выглянул из окна блока 9 и увидел, как его мать ведут в блок 10 – тот самый, экспериментальный. «Это моя мама!» – сказал он Зигберту.
«Кто-то сумел передать маме этого мальчика записку, чтобы она посмотрела в окно и увидела своего сына, – говорил Зигберт. – Каждый день он смотрел на нее из своего окна, а она на него – из своего. Это были горькие взгляды. Однажды женщина не подошла к окну. Мальчик несколько дней еще продолжал смотреть в свое окно, но я понимал, что она уже мертва. Насколько я знал, ни одна женщина не выбралась оттуда живой».
Зигберт не мог спокойно смотреть на горе мальчика и решил сочинить для него утешительную историю.
«Знаешь, – сказал он мальчику, – я видел, как твоя мать выходила из блока 10. Я видел, как она шла обратно в женский блок. На ней было то же платье, в котором она пришла. Она выглядела неплохо – разве что чуть похудела, ну буквально на пару килограммов».
«Это невозможно, – ответил мальчик. – Я не сводил глаз с ее окна. Как же так вышло, что ты ее видел, а я нет?»
«А тебя тогда не было. Это было во время поверки».
«А! – обрадованно сказал мальчик. – Значит, я был на поверке».
«Вот именно, – произнес Зигги, – на поверке. Она вышла с десятком других женщин».
Итак, еще один мальчик, такой же, как он, никогда не увидит свою мать.
«Я живо представляю его сейчас, – сказал Зигберт Нартелям, – вижу, как он стоит у окна и дышит на стекло, чтобы почетче разглядеть свою мать. Вскоре после этого мальчика забрали на отбраковку. Он не вернулся».
Через два месяца работы в лазарете Зигберту приказали ассистировать во время операции хирургу из числа заключенных. Фурункул размером с яблоко образовался у пациента под мышкой, и врач оперировал пациента в полном сознании: ни эфира, ни других анестетиков не было. Зигберту пришлось держать беднягу, когда доктор начал резать. Кровь и гной брызнули из разреза, пациент закричал. Зигберт упал в обморок.