Отец:
— Два года назад мы ездили на рыбалку…
— Это когда, в 83-м, что ли?
— Конечно, считать разучился? Так вот: ты ничего на обратном пути не заметил?
— Что-то типа этой, — и сын помахал рукой соответствующей «Незнакомке».
Больной отец встал из-за стола, снял картину.
Слопали горячее.
— Я вынесу мусор, — схитрил Пустовойтов и переступил с ведром через порог. Схватил свой возраст обеими руками, надел, как джинсовую куртку, обрадовался ему, утонул в нем, а ведро оставил на первом этаже.
Паша Косточко все так же валялся в постели, причесывался и не выпускал из рук блокнот.
— Между прочим, хозяин приперся, в таких случаях принято улыбаться, — ответственный квартиросъемщик с высокой степенью родства со своей умершей бабушкой расшнуровал кроссовки.
МЕМОРИАЛЬНЫЙ НОСОВОЙ ПЛАТОК: Арина Федоровна И. с мужем-железнодорожником перебралась в Сталинград в 1956 году.
Ее отец жил в Ленинграде целый месяц. Мама отбила отбивные. Ужинали. Родители что-то тянули из рюмок — бордовое и пахучее. Десятилетняя Лера и семилетняя Вика ждали. Папин чемодан в центре комнаты. В папином чемодане — боже мой, что там!
— Сверим часы, — сказал папа. Лера галопом на кухню, а в прихожую — Вика.
— Там без пяти восемь.
— А там — без трех.
— На моих — без десяти, — подытожил отец, — что это значит?
— Твои никогда не брешут! — хором заорали дети.
— Правильно, — отец наполнил рюмки, — через десять минут начнем.
Точно в восемь вечера он вспорол молнией чемодан. Длинная пузатая лампа, а в лампе плавают цветные сгустки, как цветные медузы, то сливаясь, то отталкиваясь друг от друга. Размотал шнур, включил в розетку. Свет погасил. Кстати, еще был папин сослуживец, горбун Василий Степанович, — и тоже пил бордовое и пахучее. И уже в темноте доел прямо из банки шпроты, спрятал в карман вилку и одобрил:
— Да, ленинградские игрушки — самые лучшие, лучше московских.
— Не мешай, Васька, — зашептал отец, — сейчас кое-что появится.
И появилось кое-что. Вика с Лерой заверещали.
— Не бойтесь, — успокоил, — не страшно.
В лампе плавало лицо? Разноцветное лицо. Медузы слились в это лицо.
— Испортишь зайчихам нервы, — проговорила мама, но отец не ответил. Лицо разулыбалось и промямлило: «Летний сад». А потом: «Эрмитаж». А потом: «Крейсер «Аврора». А потом: «Кунсткамера». А потом: «Сфинкс». И распалось на множество цветных медуз.
Зажгли свет.
— Ну, и в чем смысл, лампа эта — зачем? — спросила мама.
Папа поморщился.
— Но детям-то нравится, — заступился горбун с вилкой.
— Разве? — мама посмотрела на дочерей.
— Да, нравится, — сказала Вика, а Лера промолчала.