Пустовойтов — на четвертой скамейке. И оттуда крикнул:
— На концерт не опоздаешь?
Кореец опустил калейдоскоп и цыкнул:
— Нет, никогда и никуда не опаздывал. — Встал и унес с собою детскую пластмассу. Снег аккуратно падал в урну и неаккуратно на плечи Цоя — с прохладцей и в беспорядке.
— Мне нужны доказательства, — грузил Петр, — несомненные знамения, как в керченско-римских катакомбах. И твердость, твердость нужна мне. Ничто без твердости. Нигде без знамения. Так сотвори из меня полноценного фанатика, покажи город — и короткий путь к нему. Или длинный путь, но верный. Будь для меня Урбаном II, мертвым Оводом на кафельном полу, председателем Мао с блинообразным солярным ликом, еще кем-то… Ты-го понял меня.
Мы, в общем-то, всегда находили друг для друга единственные слова. Слова-сигналы, не допускающие хреновых контекстов, шаманские слова…
В 89-м бабушка проталкивала в эфир донской казачий ансамбль «Звонница» (хутор Филин). Певцы-танцоры привезли ей на «уазике» полосатые арбузы.
МЕМОРИАЛЬНЫЙ НОСОВОЙ ПЛАТОК: в 41-м мать предусмотрительно отправила Арину Федоровну И. в Шахты к родственникам.
В декабре 60-го директор национального Банка Кубы майор Че Гевара посетил Волгоград. Он дал интервью областному радио, был на Мамаевом кургане, перекантовался в гостинице «Грузия», где разбил над раковиной стакан, когда полоскал рот, и поранил ладонь. Именно там он черкнул в блокноте «Боливия», выдрал этот листок, сбацал из него самолетик и пустил в волгоградское окно. Самолетик сделал круг почета и повис на ночном тополе, под которым ровно через двадцать лет Петя Пустовойтов потеряет выменянного в классе каучукового викинга.
Арина Федоровна видела Че в коридоре радиокомитета. Она только что закончила передачу про баяниста-частушечника из станицы Кумылженской.
— Толстый, в берете — и всё, — вспоминала она майора.
В студии Эрнесто завелся, даже не закурил плакатную сигару.
— Обозревая свою прошлую жизнь, я считаю, что я работал достаточно честно и преданно, стараясь укрепить победу революции. Моя единственная серьезная ошибка — это то, что я не верил в Фиделя еще раньше, с самого первого момента, в Сьерра-Маэстро… что я не оценил быстро его качества вождя и революционера… Я прожил замечательные дни… Мы поняли, что в условиях Кубы це было другого пути, как путь вооруженного восстания народа против гнета марионеток империализма янки…
После интервью он стоял над Озером Скорби и бросил в воду песо. Журналисту местной «Правды» он брякнул, что Скорбящая не похожа на его мать, но журналист все равно не врубился. А в гостинице Че разбил стакан и сбацал самолетик из слова «Боливия». Под утро директор Банка напялил ушанку вместо берета и вышел из «Грузии» со своим телохранителем Родриго на рыночную площадь Ворошиловского района. На снегу валялись картонки из-под печенья «Юбилейное».