― Нет, эту информацию я должен доставить лично. Это единственный выход, при котором она послушает.
― Понимаю, потому как будь я на ее месте, то уже отрезал тебе твои сраные яйца, ― сказал Медведь. Я бросил на него взгляд, напоминающий, что он подошел близко к черте оставшегося у меня терпения. ― Выясню, где она, ― пробурчал Медведь, вытаскивая телефон из кармана. Он вжал сигарету в пепельницу на подоконнике и подкурил еще одну. ― Все это дерьмо… Это вообще весьма дерзко, мужик. Ты головой двинулся или как?
Я вышел к доку и оперся о перила, вдохнув соленый ночной воздух.
― Ага, собственно говоря, да. Страдаю от того же состояния, что и малышка.
― И какого же? ― спросил Медведь, последовав за мной из дома и опершись рядом.
― Мы оба забыли, кто мы такие.
Медведь набрал несколько номеров. Мне были слышны гудки в трубке, пока он не поднес ее к уху.
― И теперь вспомнил?
― Ага. Теперь ― да.
― И кто же ты? ― спросил Медведь.
― Я е*аный преступник.
Шок.
Открытый рот. Неспособность найти слова. Переизбыток чувств. Потрясение.
Но шок ― лучшее слово, подходящее для описания того, что я почувствовала в той машине.
У меня был миллион вопросов, а я не могла найти голос, чтобы задать хотя бы один.
И уж точно не могла вынудить свое внутренне я проявить воспитанность с двумя мужчинами, называющими себя моей семьей. Они были просто незнакомцами, которые, когда я не захотела пойти с ними добровольно, вытащили «большое оружие».
Маленького мальчика с белокурыми волосами и кристально-голубыми глазами, как у меня.
Малыша, который назвал меня «мамочкой».
С тех пор, как я проснулась без памяти, моя жизнь напоминала проклятую путаницу из непонятных событий, переплетающихся между собой в громадный клубок. Каждый раз, когда я оказывалась глупа настолько, чтобы думать, что могу распутать его, он закручивался сильнее вокруг меня. Сжимался до тех пор, пока не поглощал каждую унцию свободного пространства. Сворачивался вокруг потенциальных возможностей моего умения выживать.
Он выжимал жизнь из этих возможностей.
Привезти с собой мальчика было ударом ниже пояса. Только из-за него я сидела в абсолютной тишине, неспособная задать свой миллион вопросов. Слишком напуганная ребенком или тем, что скажу что-то неправильное и травмирую его до конца жизни.
Тишина в этой машине оглушала. Здесь было так тихо, что, уверена, если хорошенько прислушаться, то можно услышать мое состояние шока. Звук соприкасающихся с асфальтом шин, когда мы прибавили скорость, выехав на трассу, стал облегчением, которое я поприветствовала.