Всего несколько строк из дневников. Их владельцы писали не для истории, для себя, тем эти записи важнее, объективнее и любопытнее.
«Высокопочтеннейшим российским хозяйкам…»
В доме Пушкиных: 31 декабря 1800 года
В памяти каждого из нас надолго сохранятся волнующие мгновенья встречи Миллениума, XXI века и нового, 2000 года. Это подарок судьбы, что уникальное, общечеловеческой важности событие посчастливилось отпраздновать нашему поколению.
Начало нового года и XIX века отмечалось 31 декабря 1800 года в российских семействах с подъемом и вдохновением. Каких-то подробностей веселого торжества время не сохранило, но одна из легенд поведала нам о новогоднем празднике в доме А.С. Пушкина: «Ровно в полночь раздался звон часов. Первый удар, за ним второй, третий… последний двенадцатый… гости подняли бокалы, поздравили друг друга.
С Новым годом! С Новым столетием!
Звон бокалов и громкие голоса гостей разбудили спавшего в соседней комнате маленького сына Пушкиных, Александра. Ему было всего полтора года… он соскочил с кроватки, тихонько приоткрыл дверь в комнату, где собрались гости, и в одной рубашонке, ослепленный множеством свечей, остановился у порога».
Далее рассказывают, будто мать будущего поэта Надежда Осиповна, подняв на руки ребенка, восторженно произнесла:
— Вот кто переступил порог Нового столетья! Вот кто в нем будет жить!
Действительно, слова ее оказались пророческими. «Солнце русской поэзии» озарило весь XIX век. Других знаменитых поэтов, его современников, спустя столетия мы называем «поэты пушкинской поры».
«И календарь осьмого года»
В месяцесловах пушкинской эпохи из года в год, словно по эстафете, передавались наиболее значимые сведения о развитии государства, о жизни царствующего дома в России и династий за рубежом. Календарь привился в обществе и в одних просвещенных семьях стал обязательным, а в других приобретался от случая к случаю.
Много лет назад меня заинтересовала пушкинская строфа из «Евгения Онегина», над загадкой которой билось не одно поколение литературоведов, пушкинистов:
Онегин шкафы отворил:
В одном нашел тетрадь расхода,
В другом наливок целый строй,
Кувшины с яблочной водой
И календарь осьмого года:
Старик, имея много дел,
В иные книги не глядел.
Видимо, никто из пушкинистов не придавал серьезного значения «календарю осьмого года». Взять, к примеру, широко распространенные комментарии H.Л. Бродского к «Евгению Онегину», выдержавшие несколько изданий. Автор предполагает, что это «Месяцеслов на лето от Рождества Христова 1808, которое есть високосное, содержащее в себе 366 дней», выпущенный в Санкт-Петербурге Императорской Академией наук. «Кроме общекалендарных сведений, — сообщает Н.Л. Бродский, — он содержал в себе подробный перечень «достопамятнейших происшествий в 1806 и 1807 годах». Во-первых, это месяцеслов, а не календарь, хотя здесь дело только в названии, во-вторых — что же это за события такие, которые так были надобны «старику», что он в другие книги и не заглядывал? Кстати, месяцесловы печатались ежегодно, и выходит, будто бы Пушкин назвал «календарь осьмого года» только потому, что эти три слова хорошо ложатся в строфу. Так ли это?