Нет смысла еще раз напоминать о том, что так называемое «палачество» было родовой особенностью всех без исключения вождей большевизма. У Свердлова, Георгия Зиновьева и Сталина больше, у Бухарина и Каменева меньше. Но эти детали не отменяют того несомненного факта, что сущностной чертой большевизма была редкая для образованных и интеллигентных людей готовность к использованию насилия, готовность убивать во имя достижения своих целей. Не думаю, что фашистская ненависть к коммунистам и евреям в своей духовной сущности чем-то отличалась от большевистской ненависти к представителям буржуазии.
И здесь я снова подхожу к несколько неожиданной мысли Зинаиды Миркиной, что большевикам удавалось сочетать эту готовность убивать, эту ставку на топор с совестью. Последняя в данном случае отождествляется с верой в то, что возможна другая, более справедливая, более достойная для рабочих жизнь. Лично для меня подобное утверждение является неожиданностью, ибо, на мой взгляд, совесть как страх совершить грех, обидеть другого человека, как чувство раскаяния, боли за совершенный проступок, как золотое правило Библии, как осознание того, что нельзя желать другим, чего не желаешь себе, вообще несовместима с революционной деятельностью, тем более с классовой теорией. Совесть, свобода совести предполагает исходное, абсолютное, моральное равенство людей, противоречит учению о классах. Если бы у большевика, набирающего заложников для расстрела во имя «устрашения врагов революции», действительно проснулась совесть, то он должен был в тот момент наложить на себя руки.
Одно дело, когда твоя вера в счастливое будущее является твоим личным делом, частью твоего сознания души. Но совсем другое дело, когда ты насильственно принуждаешь к своей вере тех, кто ее не разделяет, когда ты покушаешься на их жизнь, на их представления о счастье. Уже то, что большевики присвоили от имени своей особой веры право распоряжаться имуществом, жизнью своих соплеменников, говорит о том, что в их мировоззрении не было и в помине того, на чем основывалось чувство совести, то есть сознания изначального морального равенства всех людей как тварей Божьих.
Вера в коммунистическое будущее – это не просто вера в рай на земле, а убеждение, идущее, кстати, к Марксу от Руссо, через Бабёфа, что можно и нужно силой принуждать людей к счастью, что право и закон – не святыни, ибо имеют буржуазное происхождение. Нельзя не учитывать, раз мы всерьез заговорили о вере настоящих ленинцев, что Ленина и Сталина сближает не только иезуитское «цель оправдывает средства», о чем говорит и Зинаида Миркина, но и негативное отношение к буржуазному праву. Кстати, наша традиционное интеллигентское русское противопоставление справедливости праву – от недоразумения. Не может быть справедливости в точном смысле этого слова без лежащего в ее основе убеждения в изначальном моральном равенстве людей. А потому наша русская борьба за справедливость не только у большевиков, но и во время крестьянских бунтов оборачивалась величайшими несправедливостями, морем преступлений и крови.