Сам классовый подход, на самом деле классовый расизм, то есть деление людей на тех, кто принадлежит к передовому классу, к пролетариату, а кто – к «отжившим классам», к буржуазии, к крестьянам-частникам, свидетельствует о том, что люди, исповедующие марксизм, тем более такие ортодоксальные марксисты, как большевики, которые гордились и как зеницу ока хранили свой догматизм, изначально несовместимы с совестью как с нормальным сопереживанием жизни. Одно дело – просто вера в возможность рая на земле, а другое дело – марксистское учение о диктатуре пролетариата как необходимом условии создания коммунистического общества. И нет особых оснований полагать, как Зинаида Миркина, что, несмотря на то, что и большевики, и национал-социалисты исповедовали один и тот же принцип – «цель оправдывает средства», – у них были разные идеологии, ибо за этим принципом стояли разные идеалы. Не хочу обременять текст философскими рассуждениями, но очевидно, что марксистская идея неполноценных, отживших классов очень напоминает гитлеровское учение о неполноценных нациях. Обратите внимание, писал тот же Бердяев, уделявший много внимания анализу родства большевизма и национал-социализма, что для марксиста буржуа, даже самый образованный и честный, все равно неполноценный человек, ибо он принадлежит к неполноценному, обреченному по Марксу классу. Даже не весь пролетариат получает право на человечность, право на свой особый голос, а только так называемый «сознательный пролетарий». Отсюда, как заметил Николай Бердяев, «принципиальное оправдание диктатуры, тираническое господство меньшинства, истинных носителей чистой социалистической идеи», над большинством, пребывающим во тьме. Кстати, Ленин первым из русских социал-демократов, еще в 1904 году, начал говорить о том, что «социалисты могут прибегать к «щелчкам» и репрессивным мерам по отношению к народным массам». Не могу совместить с понятием «совесть» молодого Ленина, который настаивал на том, что не надо помогать голодающим Поволжья, ибо чем больше крестьян умрет от голода, тем сильнее у них будет ненависть к самодержавию.
Допустим, как говорит Зинаида Миркина, что у Ленина была глубже и чище, чем у Сталина, вера в коммунистическое будущее человечества. И действительно, как отмечали многие современники Ленина, его хилиастическая вера в неизбежность победы коммунизма завораживала окружающих его социал-демократов. Но, как было десятки раз доказано именно на примере Ленина, большевистский революционизм и ленинский коммунистический мессианизм вызвал не только «демоническое напряжение воли», но и «кровавый фанатизм». И вообще очевидно, само собой разумеется, что чем сильнее у революционера вера в идеал, тем меньше он ценит жизнь и человека, который есть, живет сегодня, тем больше он морально готов к разрушению того мира, который есть сегодня. Особая разрушительность большевистской революции как раз и была вызвана мессианизмом ее вождей. Мессианизм Троцкого не был слабее мессианизма Ленина. Нет на самом деле у истинно верующего большевика и особой любви к тому пролетарию, который есть сегодня, ибо он для него, большевика, такое же несовершенное существо, как и представители других «отживших классов», ибо нынешний, сегодняшний пролетарий неизбежно отмечен червоточиной частнособственнического общества.